Без видимых повреждений

Если в группах профилактики рукоприкладства чаще всего встречаются представители среднего класса (белые и меньшинства), а тюрьмы в основном населяют малообеспеченные люди с разным цветом кожи, то виновники фамилицидов в большинстве своем – белые мужчины среднего класса и его верхнего сегмента. Конечно, неравенство между меньшинствами и белыми заметнее всего проявляется в тюрьмах по всей стране: представителей меньшинств в разы чаще заключают под стражу за то, что белым европейцам беспрестанно сходит с рук, потому что у них есть деньги, связи или образование. Вспомните истории Роба Портера, Эрика Шнейдермана и Дональда Трампа, и вы поймете, как работают привилегии и экономика белых мужчин. Но в случае с фамилицидом верно обратное: подавляющее большинство мужчин, которые убивают всех членов своих семей – белые представители среднего класса и его верхнего сегмента. Зачастую эти мужчины образованы и хорошо обеспечены, или же были хорошо обеспечены незадолго до совершения убийств. Некоторые из наиболее известных преступлений, например, дело Скотта Петерсона, который заключен в камере смертников за убийство жены и нерожденного ребенка, или случай Криса Уоттса, которого в ноябре 2018 года приговорили к пожизненному заключению за убийство жены, двух дочерей и нерожденного сына, месяцами не сходили с передовиц по всей стране[93]. Фамилицид – один из подвидов связанных с домашним насилием убийств, ход которых зачастую не следует типовому варианту развития событий. Возможно, фамилициду посвящено так мало исследований из-за того, что это абсолютно немыслимое и мрачное преступление, большинство виновников которого практически всегда кончают жизнь самоубийством. Более того, Вебсдейл, который также занимает должность директора Государственной инициативы по обзору смертельных случаев домашнего насилия (ГИОССДН), вероятно, является единственным исследователем в Соединенных Штатах, сделавшим целью своих академических изысканий именно этот подвид убийства.

Пожалуй, очевидно, что писать о фамилицидах невероятно тяжело. Для расследований таких пронизанных ужасом историй журналисту необходима сильнейшая эмоциональная стойкость. Неудивительно, что такие случаи плохо освещаются в СМИ. Но существуют и практические сложности: большинство преступников совершают самоубийства. А выжившие обычно не разговаривают с репортерами.

Патрик О'Хэнлон оказался редкой находкой: человек, который выжил после содеянного и был готов со мной разговаривать. Думаю, сначала он считал, что наши беседы приведут его к отпущению грехов, будут способом оправдаться перед миром. Он идеально подходил под данное Дэвидом Адамсом описание нарцисса, и даже несколько раз упомянул, что считает, будто мир жаждет услышать его историю. Но в какой-то момент он, видимо, понял, что через меня грехи не отпустить. И после многих месяцев интервью решил, что не хочет участвовать в проекте. Мы долго это обсуждали. Я журналист, и для меня правила просты: нельзя сказать, что твои слова «не для записи», если запись, как это было в данном случае, уже сделана. Около четырнадцати часов интервью – несколько тетрадей записей. Я имела право опубликовать эту историю. И, в то же время, я живу и работаю в стране, верховный главнокомандующий которой называет представителей СМИ «врагами народа». За нашу работу нас оскорбляют, нам угрожают, нас судят (и даже убивают), и поэтому такие решения нельзя принимать легкомысленно. И, честно говоря, мне не хотелось вступать в конфликт с человеком, который убил всю свою семью.

В конечном счете я поняла, что единственный способ исследовать вопрос о том, почему количество фамилицидов растет, использовать историю Патрика, значительно ее отредактировав. Я изменила имя преступника и имена членов его семьи, а также изъяла из повествования сведения, которые могли бы раскрыть его личность. Большая часть представленной информации взята из материалов судебных заседаний, полицейских досье и других находящихся в открытом доступе источников.