Немного приостановимся, чтобы очертить Родиона. Он был молодым человеком двадцати трёх лет, т. е. младше Винина на два года, но выше его на полголовы. Телом он был спортивен, нравом замкнутым и спокойным. Он работал барабанщиком и путешествовал из оркестра в оркестр. Свои густые длинные чёрные волосы он редко расчёсывал и совсем не укладывал, отчего некоторые локоны выбивались из общей массы и образовывали неопрятные колтуны. Он почти всегда ходил в мятом сером костюме и бледно-жёлтой рубашке с криво висящим фиолетовым галстуком, изредка надевал тонкие чёрные перчатки и по привычке их поправлял. Винин всякий раз подавлял в себе желание поправить на товарище одежду, ибо любил опрятность, а Родион прекрасно видел, как он смотрел на его внешний вид, и старался выглядеть более ухоженным.
Характер у музыканта был спокойный и молчаливый, даже угрюмый, однако при встречах с писателем он никогда не показывал своей мрачности, а, напротив, становился мягким и радостным. Во время беседы Родион мог внезапно начать что-то обсуждать и также внезапно замолчать, потом вновь прерывал тишину и рассказывал о чём-то. Зачастую только Винин расспрашивал его о чём-либо, желая оставаться слушателем не из вежливости, а из интереса.
Итак, Родион по обыкновению позвал Винина к себе. Сидя друг напротив друга, они некоторое время пробыли в неловком молчании.
– Что нового? – первым поинтересовался Винин.
Немного подумав, Родион, ковыряя ложкой картошку, сказал:
– Ничего особенного. Недавно прошло выступление в баре неподалёку.
– О, кажется, слышал о нём. Ты же на барабанах играешь?
– Да, иногда на фортепиано, – когда как получается. В тот раз был на барабанах, а скоро сяду на фортепиано, – что-то вспомнив, он легко улыбнулся. – Слышал, в Даменстонском театре Гальгенов пройдёт бал в честь Микаэля Гальгена?
– Да, меня даже позвали туда.
– Пойдёшь?
– Не знаю. Может, схожу, а может – нет. А к чему вопрос?
– Я там буду за фортепиано. Да и интересно стало, кого пригласили.
– А, так меня пригласили помочь в театре, но по большей части я иду из-за своего друга. Так сказать, я моральная поддержка для него.
– Моральная поддержка? В каком плане?
– Там будет девушка, которая ему нравится, вот он и боится.
– А-а… Не разбираюсь в любовных делах.
– Я тоже далёк от этого.
Они замолкли. Конечно, вскоре их разговор продолжился, но затем вновь оборвался, – так продолжалось последующие два часа. Винину всегда было некомфортно сидеть с кем-то в тишине, но с Родионом всё было иначе: он понимал, что музыкант малообщителен, потому сидеть с ним в тишине ему было хорошо, как и тому нравилось находиться рядом, наверное, с единственным для него лучшим другом.
Закончив трапезу, они синхронно поднялись, взяли подносы и, отнеся посуду на помывку, вместе вышли из забегаловки. Пройдя немного по улице, Родион остановился перед мостом и посмотрел на Винина:
– Тебе в какую сторону?
– В ту, – писатель кивнул в правую сторону.
– Мне в другую.
– Тогда до встречи?
Музыкант почему-то замялся с ответом и вскоре расслабленно ответил:
– Да, до встречи.
Попрощавшись рукопожатием, Родион скрылся за переулком. Винин посмотрел ему вслед и тоже ушёл домой.
–
–
–
–
–
–
–
–
–
Шёл третий час неумолкаемых споров Луки и Скотоса. Первый вскочил со стула, схватил брата за лацканы пиджака и потянул его в сторону окна, однако «зверь» не сдвинулся с места, словно приклеился к полу, и загоготал. Винин, зевая от усталости, сидел на кухне, подперев щёку кулаком, и наблюдал за их борьбой. Давно остыло крепкое кофе. Настенные часы монотонно тикали под клокотание сердца.
Утомившись от разборок, Винин решил отвлечься. Накинув бежевый плащ, надев шляпу и переобувшись, он вышел из дома на прогулку. Братья, продолжая пререкаться, шли за ним, с каждым шагом повышали тон и заглушали окружающие шумы.