Без войны и на войне

Политика «разделяй и властвуй», которую замечательно использовал Сталин, снова явила себя в контексте хрущевской эпохи. «Старайся не старайся – статья пойдет за твоей подписью», – отчеканил Хрущев.

Жуков был смертельно обижен и однажды, встретив отца на улице, а мы жили в одном доме на улице Грановского, сказал: «Иван Степанович, напиши опровержение!». Отец ответил: «Георгий Константинович, ты же понимаешь, что это никто не напечатает. Это решение партии, а в нашей стране это закон».

В отношения отца с Жуковым в разные периоды истории довольно серьезно вмешивалась «третья сила»: сначала Сталин, потом Хрущев. Оба они опасались, что консолидация крупных, овеянных военной славой военачальников чревата опасностью заговора, чуть ли не узурпацией власти. А личность Жукова, всегда лидера харизматичного, склонного к единоличным волевым проявлениям, была неугодна вдвойне. И в середине 1940-х годов, а потом и в середине 1950-х эти опасения властей облекались в форму политических обвинений с соответствующими тому времени организационными и административными последствиями.

В 1946 году Сталин на заседании Главного военного совета с участием некоторых маршалов, в том числе моего отца, выдвинул против Жукова очень грозные обвинения. Он говорил о том, что Жуков высказывается против правительства, преувеличивает свой вклад в победу. После Сталина выступали его соратники, которые развивали мысли вождя.

Об этом заседании отец рассказывал К. Симонову в 1965 году в Барвихе. Присутствовавшие на Совете военные понимали, что обвинения, выдвинутые Сталиным, грозят Жукову арестом или даже репрессиями.

Обращаясь к маршалам, Сталин спросил: «Ну, а вы что скажете?». Первым взял слово отец. Он поначалу обрисовал какие-то свойства характера Жукова, которые были известны в военной среде, – его резкость, нетерпимость, самолюбие, амбициозность, но главное, о чем говорил отец, сводилось к защитным аргументам: Жуков не имеет антиправительственных взглядов, он патриот, преданный своему государству военный руководитель. «Человек, который не был бы предан стране, – настаивал отец, – не стал бы ползать под огнем на войне, рискуя жизнью, выполняя ваши указания, товарищ Сталин! Я глубоко верю в честность Жукова».

Вслед за отцом на Совете выступали Л. С. Рыбалко, В. Д. Соколовский, которые тоже защищали Жукова. После всех, подводя итог, выступил Сталин. Он почувствовал сопротивление военных, их солидарность в оценках деятельности Жукова, сориентировался и, по мнению отца, отступил от первоначального намерения репрессировать маршала. Жуков был снят с поста Главнокомандующего и заместителя министра Вооруженных Сил и назначен командующим Одесским военным округом.

На состоявшемся в октябре 1957 года Пленуме ЦК все сложилось иначе: партийные руководители, а также маршалы и генералы с разной степенью эмоциональности единодушно осудили Жукова как властного человека, который пренебрегал в армии политорганами и вмешивался в вопросы политики.

Кстати замечу, что как рассказал редактор мемуаров отца Андрей Жариков, в начале 70-х, уже в годы правления Л. И. Брежнева, никто из представителей власти не среагировал на письмо в ЦК группы маршалов и генералов, в том числе и моего отца, с просьбой опубликовать статью о реабилитации маршала Жукова. «Я был рядом с Коневым, – вспоминает Жариков, – мы работали над рукописью в его кабинете, когда позвонили из ЦК и долго внушали маршалу не ввязываться в это дело: никто, мол, такую статью не опубликует».

На том пленуме в 1957 году (его стенограмма теперь опубликована), еще только готовясь выступать, отец услышал в рядах перешептывания: «Что его слушать? Это же дружок Жукова».

А. И. Микоян в своем выступлении констатировал: «И теперь Конев – большой друг Жукова, я знаю. Это не упрек делаю. Но сегодня, когда он выступал, не защищал, а, наоборот, помог партии освободиться от его руководства – это что-то значит. Это не так просто. Раз все против Жукова, то и я поддержу».

На отца сильно давили. А ведь он служил с Жуковым, был его замом, и при всех обстоятельствах уважение к Жукову как к профессионалу испытывал всегда. В ЦК об «ошибках» Жукова не докладывал, заявлений не писал. Для тех, кто стремился осудить Жукова, Конев – «дружок». Для других, искренне сочувствующих военным, – ситуация драматическая. Конечно, друзей, даже испытывая давление власти, судить аморально. Надо было дать понять, что слова осуждения произносит член партии, который себя от ее решений не отделяет. Отец пишет записку в президиум пленума:

«Тов. Микоян в своем выступлении назвал меня другом Жукова. Это не соответствует действительности. Наши отношения с Жуковым были только служебно-деловыми и не больше. Насчет дружбы Вам известно, Никита Сергеевич.

29.10.1957».

Хрущев хорошо знал, что во время войны Сталин столкнул этих полководцев друг с другом, и отреагировал: «Насколько я знаю, если взять период войны, то это были антагонистические маршалы – Жуков и Конев. И тут немножко и Сталин содействовал этому».