Без войны и на войне

В 1950–1960-е годы чаще всего ему доводилось охотиться на уток. Открытия сезона охоты на уток мы с мамой ожидали с тревогой, поскольку хорошо знали, что охотничьих трофеев будет много, придется ощипывать этих птиц, завязав косынкой волосы, нос и рот, чтобы в них не набивался пух. Хорошо помню, как женщины нашего дома усаживались на табуретках в саду и выщипывали перья птиц в стоявшие перед нами высокие тазы. Я, как могла, отлынивала от этих занятий, старательно изобретая любой удобный повод неучастия, вроде подготовки к предстоящим ответственным контрольным, но отец был так проницателен, что сочинять уважительную причину не очень-то и удавалось.

На госдаче, которую мы все так любили и прожили там двадцать пять лет, в столовой висела картина, о которой мы, члены семьи, вспоминаем с ностальгией – это была хорошая копия знаменитого полотна Снайдерса «Возвращение с охоты». В детстве и юности, сидя за обеденным столом, я постоянно упиралась глазами в этот сюжет. В сознании отчетливо и навсегда запечатлелись каждый оттенок цвета, каждая деталь. На картине охотник входит в дом, где его ждет дородная хозяйка – и дом, и стол изображены со всем фламандским изобилием и щедростью: дичь, рыба, фрукты, цветы, даже белый лебедь с изогнутой шеей – все говорит, вопиет: вот она, радость и полнота жизни!

Картина Снайдерса в комнате с обшитыми деревянными панелями стенами и потолком, со столом из дубовых досок, за которым сиживала вся наша семья, – часть ускользнувшего, давно ушедшего в небытие времени, когда были живы мои родители, когда отец, как тот фламандец на полотне, возвращался с охоты… И заставляют сжиматься сердце даже не героические истории о добытых трофеях, не предметы из прошлого, немые свидетели другого времени, что висят теперь на других стенах, но те глубоко прочувствованные с детства уроки жизни: возвращение мужчины к родному очагу и, конечно, его любовь к женщине, которая этот очаг хранит, а также верная рука и меткий взгляд, ловкость и сила, энергия и жажда победить в схватке с природой – все то искусство жить, что пришло в мир, когда человек стал охотником.

Увлечение рыбной ловлей пришло к отцу на склоне лет. Сборы на рыбалку были приобщением к таинственному ритуалу: он раскладывал снасти, распутывал катушки лесок, извлекал из стола наборы немыслимой красоты – сверкающие блесны. А крючки?! Каких только дивных образцов «крючкового искусства» не было раскассировано по многочисленным коробочкам и ящичкам с разновеликими ячейками. Грузила, поражающие своими красивыми геометрическими формами в виде бомбочек, грушек, конусов, гирек. Крючки были его особой страстью, отец привозил их из всех своих поездок и командировок и, наверное, имел достаточно полную коллекцию. Помню, один из знакомых отправлялся с деловой поездкой в Японию (в те времена это была какая-то почти недосягаемая даль – дальняя, экзотическая страна, на землю которой редко ступала нога советского человека). Счастливчик предложил отцу привезти из Японии какой-нибудь полезный сувенир. И тот, почти не задумываясь, ответил: «Привези крючки! Японцы – прекрасные рыбаки, они мастера создавать красивые изделия для рыбалки». Просьба не была забыта, и спустя какое-то время коллекцию отца пополнили позолоченные крючки для ловли какой-то особо мелкой рыбы. Катушки, удочки, спиннинги, какие-то мормышки и даже пешня, чтобы дырявить лед во время зимней рыбалки, – все это представало взору наблюдающих за церемонией отъезда отца на рыбалку.

Обстоятельность, умение распланировать и дифференцировать все, что могло пригодиться в процессе рыбной ловли, сделать ее успешным предприятием, выдавали способности отца как организатора, вне зависимости от того, что необходимо было выстроить во времени и пространстве.

Две рыбацкие истории особенно памятны, они, к счастью, удостоверены сохранившимися домашними кино– и фотосъемками. Один сюжет: поездка на зимнюю рыбалку на Учинское водохранилище вместе с генералом Ивановым, бывшим командармом и заядлым рыбаком. На исполненной юмора фотографии запечатлен отец в военной бекеше и папахе, сидящий на деревянном ящике, на котором бутылка водки (отец, вообще-то, был непьющим, но тут уж без «сугрева» не обошлось), похлебка в тарелке, а лицо явно излучает удовольствие от трапезы. На другом снимке отец радуется какой-то жалкой плотвичке, попавшей на крючок.