Он прикидывает. Стенд кофейщика находится этажом выше. Если всё идёт обычным ходом и этот австриец из Форарльберга не прогуливает, то через полминуты Филип уже получит свой кофе. Если там нет очереди. Никто не идёт к австрийцу, все бегут к итальянцу, который никакой не итальянец, а хорват и за четыре восемьдесят продаёт белую пену, иллюзию «меццо-жорно», вкус юга. Полминуты. Есть у него полминуты? Нет у него полминуты. За полминуты её и след простынет. Тридцать секунд в утренней рабочей толчее – это тридцать вечностей. У неё есть множество путей для того, чтобы покинуть вокзал. На запад в сторону здания почтамта, на восток к реке и, наконец, к югу в сторону промышленной зоны. Каждый из выходов разветвляется ещё на три развилки, и каждая из них – ещё на три ветви. Трижды-трижды-три и так далее. Вариантов больше, чем атомов во вселенной. То есть никакого кофе. Никакого австрийского шоколада.
Перед нею ещё пятьдесят метров перрона, потом эскалатор длиной четырнадцать метров. Если держаться её темпа, на этот отрезок уйдёт восемьдесят секунд. Если бежать, то можно сократить время на тридцать секунд. Нога без ботинка его тормозит, но тормозит не очень. Правда, ему придётся её обогнать, и в нём что-то восстаёт против того, чтобы эта женщина оказалась у него за спиной. Итак, что же делать? Волна кофейного аромата набегает на перрон и щекочет ему ноздри. Ноги, не спросясь у мозга, сами приходят в движение. Шаг, другой – и он бежит.
Он уже больше не здесь, не на перроне, не в этом мартовском утре. Он весь целиком в своём дыхании; в лёгких у него царапает, как будто по бронхам рассыпан песок. В ушах у него свистит, перед глазами пляшут белые искорки. Недосахаренный и залитый адреналином, с пересохшим ртом и с ощущением двухсуточно-бессменного белья на теле. Но добрый старый конь, на которого он может положиться, несёт его дальше, одинокий «тимберленд» на его левой ноге делает один шаг за другим, поскрипывая на гранитном полу и храбро подволакивая за собой бесподковную клячу. Он всё ближе и ближе к ней, он уклоняется влево, хочет обогнать её на некотором расстоянии, и это ему удаётся, тень, которая скользит мимо него, аромат, ландыш, быть может. И потом перед ним эскалатор. Он вдруг теряется, на какую лестницу стать. Какая из них с появлением пассажира поедет вверх, какая вниз? Зелёный свет, красный свет – да, но какой из них относится к какому эскалатору? Он прищуривается, муар рифлёных ступеней вызывает видения, рой мух, живая куча, кутерьма в глубине, облицованной кафелем. Его шатает, он делает пару шагов, хватается за перила, руку утягивает вниз относительно его тела, он перехватывается выше, становится на эскалатор с зелёной стрелкой, чувствует, как его усталое тело ускоряется. Он едет. Сейчас его утянет на верхний этаж как покорную овцу.
Сейчас. Вот сейчас он может обернуться. Она должна быть позади него. Ещё не на эскалаторе, но на подходе к нему. Он поднимается выше на пару ступеней. Металл под левой стопой неприятно холодный. Он чувствует желобки и рубчики рифления. У него есть время, до верхнего этажа ещё секунд десять. И так они стоят. Он впереди, вверху; женщина, лица которой он до сих пор ещё не видел, позади него.