«Ку-элог эналь» – волшебник произнес первые строки заклинания, из гримуара воспарила форма волшебных энергий сплетенных как сфера – «Мюйк» – он прихлопнул эту сферу ладонями.
Химеролог побледнел.
«Туй-гнал-ла-каль-мю» – чародей развел руки в стороны. Между ними растянулось несколько синих разрядов. Остахан направил руки на Шу-Керата, и расстояние между волшебниками расчертила ослепительная белая линия, и меньше чем через мгновения прозвучал оглушительный гром. Башня снова сотряслась.
Лицо Остахана обдало ветром, тот же ветер рассеивал облако каменной пыли. В башне теперь была дыра размером с маленький сарайчик, она выглядывающая на двор и захватывала еще и части соседних этажей. По потолку лаборатории шла трещина, что скорее всего была не единственной.
Еще до того как пыль успела выветриться, раздался полный боли крик химеролога. С волшебниками никогда не бывает просто. Конечно же у Атива, как и у любого уважающего себя волшебника был защитный амулет, который увел силу молнии в сторону, но все же он не был способен полностью защитись владельца от такого сильного заклинания. Через мгновение на Остахана обрушилось чудовищное давление, словно его придавил большой кусок скалы, но чары доспеха не позволили ему расплющиться, а так как давление шло сверху и спереди, его отталкивало и отодвигало назад. Вместе с ним отталкивались все предметы вокруг, некоторые из них корежились, а некоторые ломались и раздавливались. Призрачный силуэт возник над чародеем, глаза силуэта светили белым и пространство вокруг медленно заполнялось голубой дымкой, которая обращаясь в несколько завихренных потоков впитывалась в духовного стража.
Копна пыли резко разошлась в стороны, открывая сгорбленную фигуру химеролога. Он только что выпил зелье и бросил на землю пустой флакон. Левая рука, бедро и часть груди Шу-Керата были обуглены, край робы горел. Но подпаленная кожа шевелилась, уголь осыпался, а на его месте отрастала новая плоть. Судя по лицу само ранение и в придачу процесс его исцеления причиняли ему колоссальную боль. И как только он не умирал от болевого шока?
Остахан всплеснул руками сказал первую фразу, сформировалась сфера, и в тот же момент в голову, справа, его ударила каменная глыба, что раскололась о чародейский доспех, но сбила фразу, затем еще несколько камней, досок, осколков стекла и прочего хлама врезались в его тело, разбиваясь о доспех. На мелочь можно было не обращать внимания, но крупные предметы сталкивались с его руками, отбивали их в сторону, и сбили заклинание. Волшебник протянул руку к посоху, тот притянулся в ответ, он взмахнул им, раскрутил и отпустил – посох стал летать вокруг, крутясь и самостоятельно нанося удары, разбивая вдребезги все, что крупнее спелого яблока. В тоже время Остахан сам замахал руками, отправляя лететь в химеролога все, что плохо лежит. Но это было зря. Шу-Керат намного искуснее в телекинезе, даже не поведя бровью он останавливал все и отправлял обратно. Вокруг и между дуэлянтов образовался вихрь из предметом.
Гримуар все время летал рядом, он был зачарован и защищен барьерами более сильными, чем те, которыми мог защищать сам себя Остахан. Волшебная книга предугадывала мысли своего хозяина. Она открывала нужные страницы, если это требовалось, и подсказывала заклинания.
«Юйо-па-аль-галь-пэ» – воскликнул Остахан и огонь объял одежды химеролога. Но когда только он произнес первый слог, Шу-Керат поднял ногу, а когда его окружило пламя, звонко топнул, и огонь с хлопком погас. Тогда химеролог ответил тем же заклинанием, и чародей утонул в столбе огня, но через мгновение, пламя обратилось голубым дымом, который был поглощен его стражем. Поглощенную силу Остахан вложил в новую атаку, он поймал свой посох за кончик и пользуясь инерцией ударил противоположным его концом о землю в направлении Шу-Керата. При ударе он кричал: «Каль-эсал-мальк». Камни под ногами химеролога взорвались трещинами и стали проваливаться, но тот воздел руки, вторая рука уже исцелилась, и обрушения не случилось.
– Тварь! Под нами террариум! – кричал химеролог. В пылу сражения Остахан не успел об этом подумать, и прямо сейчас ему в общем то было певать на все.