Бездна

Ламмер посмотрел искоса, но смолчал. Он тоже, как и многие, слегка подчистил память, а то и не слегка. У каждого из нас есть стыдные моменты прошлого, в которых не признаемся даже лучшим из друзей.

Я тоже чуть было не, но в последний момент не то, чтобы остановился или отказался, а чуточку отложил, чтобы сперва ещё раз обдумать, как бы чего не вышло.

В конце-концов решил, что то был не я, а прошлый я, что не совсем нынешний я. Тот был совсем молодой гусеничкой, плохо ориентировался в отношениях, потому и накосячил. Теперь все понимаю, но исправить поздно, можно только вымарать из памяти. Вымарать – это хорошо, но плохо, вторжения в память очень не любим и по возможности не допускаем, хотя в этом случае вторгаться будет не чужак, а сам к себе, но всё-таки в этом есть что-то трусливое, а я же из поколения, когда мужчина должен быть дубом и защищать женщин, как бы они не суфражистили.

В стене напротив вспыхнуло, из звездного проема вышел Новак. Явно рисуется, у всех у нас страх перед телепортами, всё-таки входит один человек, а выходит совсем другой, т. к., на входе распыляется на атомы, а на другом конце пространственного туннеля собирается из тех атомов, что поблизости.

Для нас всех это тот же Новак, хотя на самом деле тот был безболезненно убит, а этот только думает, что он тот же самый, это нам пофигу из чего собран, если разницы не видно.

Тартарин сказал вполголоса:

– Гордец. Но у него есть работа.

Марат буркнул:

– У всех нас, кто хочет, есть. Вон Гавгамел даже стену лупает.

Тартарин покачал головой, голос его стал торжественным:

– У него настоящая.

Явтух и Ламмер переглянулись, Явтух спросил с недоверием:

– Хочешь сказать, даже знает, что делает?

Тартарин кивнул.

– Знает. По крайней мере так говорит.

– Врёт, – сказал Марат безапелляционно. – Я слышал, снова разрешили глушилки, закрывают мысли.

– Да какой ему смысл? – спросил Тартарин. – В нашей компании престижа не добавится, знаем, кто где срал.

– А вдруг? – ответил Ламмер. – Да и другие узнают. Тоже лут в закрома личной родины.

Новак приблизился, широко улыбаясь и раскидывая объятия, словно хотел бы всех обнять разом и задавить.

– Друганы, – сказал он с чувством. – Вижу новые морды! Давно не виделись, верно?.. Командир, что стряслось?

Загораживая ему дорогу, из пространства выдвинулся роскошнейший диван с короткими позолоченными ножками, Южанин в своей обычной позе возлежащего на пиру сенатора древнего Рима, только венка на челе недостает, в белой тоге с пурпурным подбоем, толстый и довольный, как кабан, что отыскал целое поле со спелыми желудями.

Перед ним явно только что созданная женщина, повертел её справа налево и обратно, изменил прическу, сделал бёдра шире, подумал и расширил ещё.

Явтух сразу же посоветовал:

– Родинку на видном месте. И ещё одну на невидном.

– Зачем? – спросил Южанин.

Явтух сдвинул плечами.

– Так принято. Нельзя быть безукоризненны, это недемократично. А когда на таком вот чистом личике родинка, то это аристократическая небрежность, как если у нас рукав в говне или ширинка нараспашку. Помнишь эту древнюю формулу?. Шарм назы вается.

У меня сами по себе стиснулись кулаки, ну что за хрень, мы же на такое важное дело собрались, все чувствуют, но всё равно тут же отвлекаются, как в моё время подростки отвлекались на смартфоны.

Я вообще-то сам такой, но всё же не настолько…

Южанин буркнул:

– Не знаю, но мне чистое рыльце нравится больше.

– Мне тоже, – согласился Явтух, – но почему-то издавна женщины мушки на харьку ставили?.. А то и по две-три!.. Даже мужчины в эпоху Просвещения… Ничего себе просветители!

Господи, мелькнуло у меня злое, мы же собрались впервые за несколько лет по делу!.. По нашему делу. И всё равно из колеи не выходят. Можно подумать, что мы в самом деле энпээсы.

– Какая эпоха, – сказал Ламмер значительным голосом и даже поднял кверху палец, – такие и просветители!.. Или наоборот.

– Не знаю, – отрубил Явтух, – я не жил в ту странную эру мезозоя. Нам не надо той эпохи. У нам своя эпохальная эпоха.

Южанин вздохнул, поморщился, женщина исчезла, оставив аромат тонких афрозиантых духов.

В стене рельефно обозначилась фигура титана, поддерживающего свод, налилась красками, и уже Гавгамел громоздко и мощно вышел к нам.

– Всё, – прогрохотал он мощным раскатистым голосом, – больше никто не придёт!

Сердце мое сжалось, но Южанин сказал безразличным тоном:

– Редеют наши ряды… ну и хрен с ними. Тютюн, приступим?

– Да, – ответил за меня Южанин, – наливай!

Все неспешно, но без суеты, мы же почти патриции, величественно заняли места вокруг стола. Южанин моментально уменьшил висящую в воздухе столешницу и опустил ножками на пол, получилось уютно, как раз по числу собравшихся.

Гавгамел сел рядом с Явтухом, положил перед ним на столешницу ярко-жёлтый камень с синими прожилками.

– Этот?

Явтух охнул.

– Это же берсокрит!.. Где взял?

– Не скажу, – ответил Гавгамел таинственно. – Подлинный, проверь.

Я привстал, сказал властным голосом ведущего собрание:

– Прекрати и спрячь!.. Мы собрались для серьёзного дела.

Тартарин сказал мощно:

– Серьёзно для серьёзного? Тогда начинай с главного!