Бездна

Проще вагоны разгружать, чем что-то придумывать и воплощать пусть даже на бумаге, но мы, как вижу, всё же справились, хотя и с трудом, что навевает нехорошие мысли.

Придумывать мы всегда были мастера, но что случилось, почему даже такое нетрудоёмкое занятие становится трудным?.. Зато грезить по-прежнему легко, типа если б я был султан и имел сто жен, а вот придумывать что-то целенаправленно и по плану… устаём слишком быстро. Быстрее, чем раньше.

Тартарин остановился первым, сказал почти прежним голосом:

– Все-таки хорошо, что успели раньше всех!.. А то вот из Центра Исторического Коневодства сообщили, что тоже готовятся к пробному воскрешению. Сперва Блохина, а потом, как и мы, Пушкина. Обезьяны!

Я дернулся, Казуальник повернулся к нему всем телом, переспросил в недоумении:

– В Центре Коневодства?

Тартарин ответил со злобным весельем:

– Именно. В Центре Исторического Коневодства. Где казаки, уланы и прочие гусары.

– А ещё и кони, – подсказал Ламмер кавайным голосом.

Южанин заговорил густым и тягучим, как патока, голосом:

– Блохина?.. Знаменитого академика, создавшего современные сплавы стали?

– Футболиста, – сказал Гавгамел с укором. – Чемпиона Европы и всё такое…

Южанин, ничуть не удивившись насчет футболиста, покачал головой.

– Но… в Центре Коневодства?

Гавгамел отмахнулся.

– А чё нет? У нас свобода использовать возможности. Но нахрена нам два Пушкина?.. И вообще как-то стрёмно. Так и другие могут навоскрешать себе по Пушкину или Мерлин Монро, а то и кучу нефертитей, не к ночи будь сказано… Шеф, что думаешь?

Я ощутил как меня сжимают незримые, но огромные тиски.

– Нужно бы, – ответил в затруднении, – в какое-то правовое русло… Запретить лишние экземпляры!.. Каждого воскрёшенного должно быть по одному персу.

Ламмер взвился над креслом, почти не касаясь сиденья, возопил с великим возмущением:

– А где же наши свободы?.. Почему кому-то можно Пушкина или Дантеса, а другим нельзя?.. Такие тоталитаризм и угнетательство недопустимы в нашем прекрасном мире, за торжество которого отдали жизнь эти герои и прочие подвижники!

Гавгамел сказал тяжёлым, как и его соплеменные скалы, голосом:

– Прикалываешься? Свободы свободами, но выпустить на улицы сотни чингисханов как-то чересчурно.

Тартарин буркнул:

– В баймах же бродят?

– Ненастояшие, – парировал Гавгамел, – а настоящий вдруг сочтёт, что это ты перс или демон? Возьмет и выпустит тебе кишки македонским мечом!.. А в нашем мире найдутся такие, что и в ладошки похлопают!

Южанин взглянул на него с неприязнью.

– Знаю таких. Но кто сказал насчет на улицы?.. Думаю, если восхотят издать декрет, что всех в наш мир и наше время, то все равно таких ламмеров остановят и погрозят пальчиком.

– Верно, – прорычал Гавгамел, – а то Александр Македонский тут же начнет собирать войско для Индии, на то он и Македонский! А все Пушкины потребует себе по имению и сотне крепостных, а то и по тысяче за выслугу лет. Думаю, Ламмеру как защитнику свобод и вольностей предков, поручим сперва самому поразвлекать в резервации!.. Я ему сам куплю колпак с бубенцами! Недолго, пару столетий поскачет, пока те освоятся с нашим миром и его правилами.

Ламмер сказал насмешливо:

– Мечтай-мечтай, лупатель соплеменных. Хаджи-Мурата на тебя нет! Больше мне делать нечего, чем развлекать простолюдинов.

Южанин под шумок всё-таки создал столик, ну хоть не стол, но сумел разместить на нем жареного веприка с воткнутым в бок ножом и яблоком во рту.

Я промолчал, ладно, компромисс, хоть и получаем энергию из пространства, но ему нужно эту энергию пощупать, а ещё и посмаковать, да чтоб смачно хрустела на зубах и брызгала сладким соком во рту.

Тартарин подумал, покосился на столик, Южанин уже с хрустом перемалывает крепкими зубами нежные тонкие косточки, когда кушает – никого не слушает, сказал нерешительно:

– Трудности будут, теперь это ещё как видно, но воскрешать как бы надо.

– Глубокая мысль, – сказал Казуальник ехидно.

– Мы обязывались, – продолжил Тартарин тяжеловесным, как у Гавгамела голосом, – создавая общество Фёдорова. Да и вообще как-то по морали и нравственности, есть такие понятия…

– Трудно, – сказал Ламмер и пояснил, – трудно не отходить от линии Фёдорова.

– Трудно, – согласился Тартарин, – это ж становой хребет, но в то же время стрёмно вот так взять и выпустить в наш мир… Мне кажется, им лучше сперва пожить в своем привычном. Воссоздать ихний в цифре – раз плюнуть. Они и знать не будут, что живут в ненастоящем.

Южанин сказал усталым голосом изнурённого пиршеством Лукулла:

– И что сами ненастоящие. А что?.. Не нужно травмировать их психику. Да и нам нельзя спешить. Ограничимся сперва цифровыми копиями Пушкина и быстрых разумом невтонов… Ну с Пушкиным, как мне уже кажется, поспешили насчет настоящести. Не утерпели, поторопились, но все равно они не поймут разницы между цифровым и реалом. Мы сами её уже не видим!

– Лучше клеопетр и нефертить, – подсказал Казуальник живо и облизнулся. – У тебя поросенок с лучком?

– И перчиком, – сообщил Южанин. – Так вот, запустим их в цифровой мир, посмотрим, проверим, перепроверим, сделаем соответствующие оргвыводы…