Бездна

Гавгамел сказал тяжёлым, как его молот, голосом:

– Мало восхотеть стать им. Это в кино пойти или на пробежку всегда пожалуйста, но стать мастером спорта или доктором наук? Мечтать мы все умельцы даже без диплома.

Южанин сказал обиженным голосом:

– Подумаешь, сингуляры!.. Думаешь, счастливее нас?

Гавгамел пробормотал:

– Насчет счастья не знаю. Но хотел бы посмотреть тесты, по которым есть шанс попасть к ним.

– Перегрелся, – сказал Южанин авторитетно и пощупал ему лоб. – Ого, да у тебя там ядерная реакция!.. Смотри, не бабахни, а то и стол сгорит, а видишь, как я золотом даже ножки покрыл?

Гавгамел сказал с тоской:

– Что за мир, даже золото хоть жопой ешь… Тоскую по гордой бедности!

Южанин сказал с подчёркнутым смирением:

– А я гусь не гордый, поживу и в золоте. Которое не нужно добывать лупанием скал. Зачем, если мы все пиксели?

Гавгамел сказал строго:

– Но-но!.. Такие разговорчики нужно пресекать, тащить и не пущать. А то шуточки шуточки, но в дурные уши попадёт и прорастёт, разрушая те зачатки, что должны стать мозгом.

Высокие строгие стены дворца растаяли, подошвы ощутили вместо мраморного пола мягкую шелковистую траву, пахнуло свежей зеленью и вишнёвым клеем.

Я оглянулся на Южанина, он прикусил нижнюю губу и сосредоточенно шевелит пальцами, а за его спиной появился могучий средневековый лес со столетними дубами и стройными берёзками с ветками на самых верхушках, как у островных пальм.

– Нужно сменить обстановку, – пояснил он, перехватив мой взгляд.

Тартарин лишь хмыкнул, Гавгамел не обратил внимания, теперь в самом деле можно менять обстановку, не вылезая из-за стола, я сказал только для того, чтобы не молчать:

– Только не надо клоунов, ладно?.. И без них тошно.

– Тошно? – переспросил Южанин обиженно. – После дюжины рябчиков, что ты умолол в благородной задумчивости?.. Вот самое красное вино на свете, запей! И все траблы пройдут.

– Все?

– Траблы. А благородная дурь останется. Без котором мы не человеки.

Тартарин бросил рассеянный взгляд на лес, из-за деревьев начали выходить изящные олени и единороги с мохнатыми ногами в районе копыт.

– Может быть, – сказал он, – мы такие ленивые потому, что счастливые и здоровые, как сарай у бабки?.. Помнишь, в досингулярное время у меня голова раскалывалась, без панголина не мог заснуть?

Я поморщился, прекрасно знает разницу между панголином и панальгином, но так звучит как бы человечнее, человеку ошибаться и оговариваться свойственно, это машины безукоризненны и логичны, но и с потугами на юмор перебарщивать не стоит. Хотя, конечно, перебарщивать тоже наше человеческое, как и любые движения от прямой линии партии.

У Тартарина в руках появился старинный английский лук из тиса, огромный, в его же рост, а Гавгамел вынул из воздуха тугой парфянский лук из умело скреплённых турьих рогов, разом натянули тетивы.

Глава 7

Олени вовремя прыснули в стороны, это Южанин постарался, и обе стрелы, длинная и короткая, похожая на арбалетный болт, вонзились в ствол дерева в дюйме одна от другой.

– Это нечестно, – сказал Тартарин с обидой. – Сам рогатый, вот и подыграл родне!

– Все мы родня, – ответил Южанин. – А с высоты сингуляров нас с оленями спутать запросто, сплошь рогатое стадо!

Он хохотнул, довольный шуткой, но глаза оставались серьёзными и даже невесёлыми.

– Рогатые, – повторил Тартарин. – А ещё и мохнатые… В самом деле дичаем? Вообще-то теперь в особой опасности мозги. Но с телами управились? Всё путём, всё самовосстанавливается? Уже и ортодоксы не твердят, что болезни от Бога.

Гавгамел рыкнул недовольно:

– Ортодоксов меньше процента в мировой глыбе здорового и даже слишком здорового человечества. А мы – не они?

– Мы – это мы, – возразил Южанин. – Здоровья не бывает слишком.

Тартарин покосился на его румяное и, как говорили в наше время, кровь с молоком лицо.

– Статистика гласит, – сказал он книжным голосом, – больные больше преуспели в науке и творчестве. Но теперь у нас ни науки, ни творчества. Хотя если взять тебя, то если натворишь, то год разгребать самой большой лопатой, надев респиратор…

Южанин хохотнул:

– А на хрена нам наука? Да и это грёбаное искусство? Никогда не понимал этой дури. Зато жрать и пить можно с утра и до ночи, и не толстеть, как вон я! А я не толстый, просто дородный и в меру упитанный, что красиво и возвышенно. Жаль только, что и пьянеть вусмерть ну никак.

– А хочется? – спросил Тартарин с живейшим интересом.

– Иногда, – признался Южанин. – Хотя у нас есть кое-что и покрепче.

Я всё ещё помалкивал, Южанин говорит слишком громко и напористо, убеждает не только нас, но и себя, хотя поесть и закусить любил и раньше, ещё в наше время.

Холодок прокатился по телу, как же трудно выдираться из виртуальных миров, куда погружаемся всё глубже. Кое-что покрепче, как сказал Южанин, это и есть тот прекрасный мир, где ты царь и бог уже в силу того, что ты это.

Словно соревнуясь с ним, наш реальный настолько стремится удовлетворять все наши запросы, что стал такой же трясиной, только общей, в то время как виртуальные миры заточены порознь под каждого.