Бездна

Юрий Сапожников Бездна

СИНИЦА

1

Чтобы попасть в секционный зал, нужно миновать полутемные коридоры с наклонным, упакованным в потрескавшуюся коричневую плитку полом. Днем заботливые хозяева морга погасили лишние лампы, и покатые, будто накренившиеся палубы старого корабля, проходы освещаются июньским солнцем через винтажные стеклоблочные стены. Помнится, раньше такие стеклянные перегородки использовались повсюду – от подъездов многоэтажек до вестибюлей и переходов в больницах, даже в вытрезвителях и банях. И, конечно же, в фильмах о покорении космоса и фантастическом будущем – где дети профессора Глана в белых паричках, и мучимый видениями герой киноартиста Баниониса, и даже Алиса Селезнева.

Летние лучи сквозь прозрачные ячеистые призмы падают на экспонаты некогда богатого, но давно не пополняемого музея уродцев, расположенного вдоль стены… пробившись в пузатые склянки, гаснут в бледных скукоженных лицах абортированных созданий иных миров. Александр, разглядывая пыльные сосуды с бракованной плотью, мимоходом отмечая разнообразие младенческих отклонений, невольно погружался в эзотерические мысли о дьявольском их происхождении. Из прочих патологий любопытным показался сагиттальный распил черепа взрослого человека с вялым сероватым мозгом, сплошь нашпигованным эхинококковыми пузырями. Гроздья паразитов причудливо играли на солнце кальцинированными стенками, а некоторые – не успевшие при жизни хозяина затвердеть – просвечивали перламутровым содержимым, будто гроздья винограда. Кое-что о винограде…

Замерев у десятилитровой емкости с головой давно отмучившегося бедолаги, рассеянно похлопал по карманам пиджака в поисках сигарет. Воспоминания сорокалетней давности удивительным образом накрыли в анатомическом музее, по дороге в судебный морг. Вот он, тринадцатилетний жилистый мальчишка, приехал в гости к отцу, давно сменившему нудную семейную жизнь на вольный хлеб строителя каналов в союзном Узбекистане. Неделя проходит в домике брюзгливой, скупой до отвращения родной бабки, а батя так и не появился. Старуха гундит, мол, приехал на мою голову внучок незваный, отцу-то не надобно, корми тебя тут! Но это неважно – потому что на улице жара, можно сидеть в арыке хоть целый день, объедаться дынями и спать на улице под навесом, густо увитом виноградной лозой, и каждое утро щедрое солнце освещает будто бы стеклянные, налитые, сочные ягоды, прокалывает их острыми лучами, превращая небо над головой в причудливый витраж… Отец появился перед самым отъездом. Коренастый рыжий человек сурово пронзил фамильными голубыми глазами, потрепал по шее, буркнул:

– Не обижали? Собирайся, увезу в аэропорт.

Дорогой, подпрыгивая в урчащем УАЗе, Саня глотал вместе с азиатской пылью слезы обиды, молчал, скомкав в кулаке подаренную батей сторублевку.

– Слышь, Шурка, – хмыкнул отец, поглядывая в косое лопнувшее зеркальце на дверке машины, – ты тут невесту завел, что ли? Быстро успел.

– Какую невесту? – пожал плечами, оглянулся.

В песчаном облаке, далеко уже отстав от машины, крутила колеса взрослого велосипеда худенькая девочка-татарка, соседская маленькая барышня с черными косами и преданными блестящими глазами.

– Не попрощался, что ли? – батя покачал головой, – не дело, сынок. Остановлю, иди…

– Ты чего ехала, дура? – Сашка неловко помог ей высунуть ногу с ободранным коленом из-под голубой облупленной рамы, – уезжаю я. Вон, батя на самолет повез. Пока!

Она на миг сморщила покрытое слоем пыли лицо, моргнула раскосыми темными глазами, все же сумев удержать обиженный рев, но из правого глаза скользнула хрустальная капелька, прочертила по грязной щеке дорожку.

– Я тебе лепешки везла. На дорогу, – она вздохнула, вздернула острые плечи, торопясь, развязала болтающийся на велосипедном руле пестрый узелок, протянула в маленьких ладонях домашние хрустящие кунжутные кругляши. – А ты приедешь в следующее лето? Я буду тебя ждать.

Как же ее звали? Кажется, Эля… Всего-навсего тени, вызволенные из памяти гроздьями паразитов в чьем-то разрушенном мозгу. А тоска – разве не паразит? Это же она не дает заснуть, если удивительным образом сегодня трезв. Окурок обжег пальцы, упал и покатился к стене, в маленькую лужицу конденсата, скопившуюся у подножия плачущих стеклянных стен. Еще десять шагов по этому коридору, отделяющему мир живых от пустоты. Вероятно, в материальном плане здесь настоящее чистилище – тут подневольный служитель готовит мертвых к окончательному превращению в прах. Пять, иногда десять вчера еще живых индивидов режет на части, извлекает отдельные куски, пакует, смотрит в микроскоп, замораживает… Потом, правда, придает всему приличный вид – маскирует свое варварское занятие грубоватыми стежками, будто ничего такого не было вовсе.

– Иван!.. Петрович, ты здесь? – прищурившись, крикнул в холодную, сладковато-приторную глубину зала, – Это я приехал, Саша Рогов…