Бездна

Виктор Юрьевич прямо к бульвару прибыл бы на машине. Кадиллак – автомобиль заметный, да ему все равно.

– Садись, лень выходить! Тут прохладно у меня.

Да, совсем не то. Ему-то вытащить объемистый живот из кожаного чрева авто с эффективной вентиляцией да еще брести по мосту в гору – должно случиться нечто гиперважное. И Арина села бы к нему, ясно. И говорили бы они в машине. То есть вариант отпадает.

Руслан придет из дома пешком. В немного мятой, странной, хотя и не дешевой одежде. Настороженно, чувствуя подвох, будет слушать, не перебивая, думать тягуче, в такт шагам укрепляясь в зреющей мысли. Предложит молча, одним жестом, прогуляться, как раз к мосту. Там скажет примерно это:

– Ну, послушай, Ариша. Тебе самой не все понятно. Спешить с выводами ни к чему. Время терпит, я все обдумаю… Гляди-ка, кувшинки цветут… Красиво, правда?

Двумя руками ее, отвернувшуюся на миг, подмышки – и… вниз! Опять ерунда. Особо тяжкое, душегубское дело! Он-то, Руслан, единственный из компании холостяк. Никакой проблемы. Да и уболтал бы, опутал хитрыми фразами, удобным образом все бы организовал, чтобы молчала. Тут с мотивом провал…

Доктор Рогов явится немного выпивши. Конечно, возьмет с собой фляжку коньяку или предложит зайти в кафе, чтоб по-маленькой. Дальше, узнав повод встречи, слегка напряжется, но быстренько добавит топлива, будет курить под сиренью и в конце концов растрогается, обмякнет, заморгает прозрачными ресницами. Жена, конечно, и прочее. Ну, да еще одна жена не помешает. Вместе с ребеночком. Не повод, чтоб с моста кидать.

Водка в стаканчике закончилась. Вокруг настолько тихо, что если бы не коростель, Сапегин решил бы, что оглох.

Даже речка замерла в прибрежной тине. Время перевалило далеко за полночь. На телефонное послание никто не ответил, опьянение в веселую стадию, увы, не перешло. Вздохнув, он выбрался на набережную, пошел медленно в сторону площади и дальше – к дому. Скоро начнет светать, и фонари вдоль дороги будут потихоньку гаснуть, провожая его. Впереди, с перекрестка, свернула серебристая легковушка, двинулась в его сторону, на короткую минуту осветив фарами, остановилась на обочине.

– Удивительное дело, – хмыкнул он, приближаясь к выходящей из машины Кате, – и чего тебе не спится?

– Так, – пожала плечами она, – подышать захотела. Пройдемся?

– Ну, пошли. Я вот еще домой не добрался. Думаю. О жизни.

Катя шла рядом, скрестив руки, в рукавах ветровки прятала кисти от комаров. Сказала совсем неожиданное:

– О жизни думаешь? Тебе есть о чем, да.

– Неужели? – удивился Сапегин, но, вспонив о подтрунивающей обычной ее манере, не остановился даже. Может, и правда надо было повисеть с ней? Полгодика. Сейчас бы не скалилась.

– Ну, у тебя же много дел. А личная жизнь – вообще молчу. Разнообразная до невозможности. Позавидовать только. Жалко, что не пускаешь меня в ней поучаствовать, конечно. Ну, значит, так надо.

– Слушай, прекрати свою шарманку, пожалуйста, – Сапегин сморщился, остановился, пощелкал зажигалкой, – опять за старое? Меня женщины… совсем не интересуют. Даже жена ушла, ты ведь знаешь.

Катя остановилась совсем рядом, вглядываясь в его лицо расширенными зрачками, твердо, сквозь зубы процедила:

– Вы Арину завтра хоронить будете. Можешь хоть в эту ночь не врать? Чтобы она спокойно исчезла, не снилась ночами!..

Сапегин обронил сигарету, нашарив ее по огоньку, сдувал дорожную грязь с фильтра, соображая сумбурно. Сердце побежало под ребрами все быстрее, забираясь к горлу.

– Что такое?.. Не понимаю, Катя, о ком ты? Арина! Что?

Катерина отступила назад, рассмеялась, показывая мелкие белые зубы.

– И правильно. Не думай о всякой швали. Сука она была, шалава. Я просила ее к тебе не приближаться. Ты спасибо мне когда скажешь? Или жить с ней собирался, недоноска вашего растить?..

– Да ты чего прешь-то! – крикнул в смеющееся лицо Сапегин, – какого ребенка, идиотка? Я ее пальцем не трогал в жизни.

– Пальцем, может, и не трогал, – пожала плечами Катя. – Встречу, если назначена, либо проводить нужно, либо отменять. Когда забываешь это сделать, твой визави ищет совета у других. У старых подруг, например. Она же была глупая. Пустышка. Зато вам всем казалась особенной. Как она у вас записана в чате? Синица? Не похожа совсем. Кстати, почему синица?

– Потому… – Сапегин, ошеломленный догадкой, раздавленный правдой, тер виски взмокшими ладонями, – птичка красивая, простая, незатейливая. Поет звонко.

– Вот видишь, – Катя подошла опять вплотную, протянула руку, так что от неожиданности он отшатнулся, – это ведь ты назвал ее, верно? Потому что нравилась. Потому что трахал ее, конечно. Чего же на свиданку не пришел? Глядишь, гнездо бы свили… с синичкой.

– Я не спал с ней! – заорал Сапегин уже в голос, и крик полетел по улице во все стороны, – слышишь, сумасшедшая? Что ты натворила, змея?

– Какая теперь разница? – Катерина была спокойна, – слишком много о тебе она говорила… Ответа прямого я не дождалась, да и не надо. Довольно того, что мне ты предпочел шлюху. Живи с этим, Володя. А я рядом буду, никуда не денусь.