Бездна и Ланселот

– Это же Крым, экий ты глупый грузин!

– Крым?!

– Да! Ну-ка, вспомни, как мы в двадцатом брали Крым у Врангеля. А-а-а, тебя там все равно не было, ты ведь тогда парился в своей бакинской Чека. Нам пришлось брать Перекоп, а это узкий укрепленный перешеек, перерезанный рвом глубиной метров в пятнадцать и шириной в сорок. Так что есть после этого Крым – полуостров или остров? Скажи мне, генацвале…

– То есть встреча с Рузвельтом и Черчиллем должна произойти в Крыму?

– Конечно, в Крыму, не полечу же я в эту Шотландию. Не люблю я мужиков в юбках и, вообще, самолеты… Прошлый раз, когда летели из Баку в Тегеран, чуть было в штаны не наложил, слушай! Ха-ха-ха. А если серьезно, то и стратегически, и политически будет очень правильно, если встреча состоится на нашей территории, тем более недавно освобожденной от врага. Пусть посмотрят, какие разрушения мы имеем, какие жертвы несем. Эти империалисты нас упрямо признавать не хотели, а вот теперь пусть сами приедут спросить у нас, как им дальше жить, что делать.

– А если не согласятся? Вон в прошлый раз еле-еле уговорили их прилететь в Тегеран, Рузвельт-то все хотел в Марокко, чтобы, значит, было поближе лететь.

– Да куда они денутся? – удивился Сталин. – Мы, считай, уже освободили от немцев весь наш юг, в том числе и Крым, сейчас добиваем группу армий «Центр», освобождаем Белоруссию, к октябрю, думаю, возьмем всю Восточную Европу, а в начале следующего года выйдем на границы самой Германии. Сила теперь за нами, а у кого сила, тот и прав. Выходит, тибетский монах не ошибся – сильные мира сего соберутся в Крыму, и, скорее всего, где-то в начале следующего, сорок пятого года.

– Товарищ Сталин, вы своей прозорливостью и железной логикой даже меня убедили, я уж не говорю об этих рузвельтах-музвельтах и прочих черчиллях! – подобострастно подольстил Берия. – А монах… может это просто так, совпадение? Откуда ему было все это знать, никакого бога-то ведь нету!

Сталин внимательно, с веселым прищуром посмотрел на своего наркома и заместителя:

– Знаешь, Лаврентий, ты мне сейчас не поверишь – не люблю я этот атеизм. Того нет, сего нет. Чего ни хватись, ничего у вас нет: ни Бога, ни Дьявола. Я вот духовную семинарию чуть было не закончил, хотел священником стать, ей-богу, потом астрономом, а стал революционером. Рядом все это, так что не суди о том, в чем ни черта не смыслишь.

– Но если, допустим, есть Бог, то зачем мы в тридцатых церкви ломали, религию искореняли, ведь с нас же тогда и спросится? – хитро заулыбался Берия.

– Э-э-э, Лаврентий, не беспокойся, – махнул трубкой Сталин. – Бог помогает большевикам. Если бы он царю да Врангелю с Колчаком помогал, где бы мы сейчас с тобой были? А? То-то и оно! И потом, что такое, по-твоему, Бог? Думаешь, бородатый старик верхом на облаке? Не-е-т, генацвале, Бог – это то, что лежит за гранью нашего понимания. И все! Эзотерика называется. Я в семинарии учился с одним интересным человеком, Георгий Гурджиев его зовут. Так вот, он потом тоже в Тибет ходил, у лам тамошних знания получал. Слыхал о таком?

– Конечно, товарищ Сталин. По долгу службы, так сказать. Этот Гурджиев сейчас во Франции живет, большой популярностью пользуется. Называет себя учителем восточных танцев. Только танцы эти не простые, а особенные, такие, что люди потом своей собственной воли лишаются и за ним толпой бегают. А самое главное, с немцами у него отношения отменные. Мне докладывали, что он как-то встретил на улице немецкого коменданта Парижа Карла фон Штюльпнагеля и по-приятельски так хлопнул его рукой по спине. Тут охрана, конечно, Гурджиева скрутила, а сам Штюльпнагель только рассмеялся: «Учитель! Как я рад встрече!..» – и дружески того обнял. Так что немецкую оккупацию этот Гурджиев переносит неплохо. И вообще, по моим данным, и некоторые другие из нацистских бонз числят себя учениками Гурджиева. Например, Карл Хаусхофер – один из их главных идеологов – ездил с Гурджиевым на Тибет, искал там корни арийской расы. По слухам, даже свастику сделать нацистской эмблемой Гитлеру этот Гурджиев посоветовал.

Сталин рассмеялся:

– Эдак ты и меня, Лаврентий, в фашисты запишешь, потому что я был знаком с Георгием.

– Ну что-о-о вы, товарищ Сталин, – конфузливо развел руками улыбающийся нарком. – Вон даже Владимир Ильич, – кивнул Берия на висевший на стене портрет Ленина, – и тот, у Горького на острове Капри когда гостил, с самим Адольфом Алоизычем в шахматишки перебрасывался. У меня даже фотография есть, я вам как-то ее показывал. Помните?

– Да помню, помню. Но Гурджиев – статья особая, – сказал Сталин. При этом Берия с удивлением и даже страхом заметил, что вождь как-то преобразился, подтянулся, порозовел, стал выглядеть моложе. А главное, голос, голос – каким-то чудесным образом Сталин вдруг утратил свой обычный грузинский акцент и говорил по-русски абсолютно чисто, по-ученому, будто профессор на кафедре.