С этими словами он ринулся вперед и мощным толчком плеча выбросил из машины шофера, который кубарем откатился по земле от колес, сам прыгнул на его место и, резко выкрутив руль вправо, дал задний ход, а затем вывернул влево, до отказа выжав педаль газа, собирался помчаться по обочине, над самым краем обрыва, назад. Но тут вдруг случилось то, чего он никак не мог предвидеть и что могло явиться ему лишь в страшном сне: при выполнении крутого левого поворота, перила ограждения со стороны президента, которые, по-видимому, забыл закрыть чернокожий телохранитель, когда усаживал в машину своего босса, неожиданно распахнулись, и Рузвельт стал вываливаться из машины, прямо в разверзнутую справа пасть горной пропасти. Ланселот, сам не ведая как, среагировал мгновенно, на лету подхватив его правой рукой и нечеловеческим усилием втащил назад, на сиденье виллиса.
Впрочем, неожиданности на этом не кончились. Джим наконец очнулся от шока, вызванного безумным, на его взгляд, поведением Ланселота. Он, кажется, не понял его мотивации, а просто принял за попытку похитить президента Соединенных Штатов, на что и отреагировал по своему совершенно адекватно – выхватил пистолет и приставил его к голове похитителя. Но ничего большего он сделать не мог, потому что виллис набирал скорость и, нажми он сейчас на курок, неминуемо улетел бы в обрыв вместе со всеми пассажирами. Но его босс оказался гораздо более сообразительным. Все это время – а с момента его «похищения» Ланселотом прошло около четырех секунд – он сумел сохранить редкостное хладнокровие, даже несмотря на чуть было не состоявшийся полет с сиденья машины в пропасть. Рузвельт, как и его советник, видимо, сразу понял, что они попали в засаду, поэтому рукой отвел дуло пистолета от головы водителя, сказав:
– Все в порядке, Джим, он действует как надо! Там немецкие диверсанты!
А сзади, подтверждая правоту их подозрений, вслед за командой «огонь», отданной по-немецки, грохнули автоматные очереди, защелкали выстрелы со склона горы. При этом стреляли не по президентскому линкольну, а именно по ним, очевидно заподозрив, что их провели. Но было поздно – виллис уже вошел в заслонявший их от огня поворот дороги, где сразу же наткнулся на подоспевший кортеж машин Сталина. Из бронетранспортеров сыпались пехотинцы и тут же занимали боевые позиции. Загородили они, ощетинившись стволами, от возможного обстрела и президентский виллис.
– Так я и думал, – с облегчением выдохнул Рузвельт, – русские здесь ни при чем.
В это время подбежал генерал – начальник охраны Сталина и от его имени попросил Рузвельта пересесть к ним в бронированный автомобиль. Однако Сталин не уехал назад, а остался под защитой броневиков и пехоты – и правильно, ибо никто не знал, сколько здесь всего десанта противника и где он может быть еще. После того как президент оказался в относительной безопасности, Ланселот, взяв автомат, снова направился к изгибу дороги и выглянул за него. Там разгорелся нешуточный бой. Это вступила в дело, хотя и несколько поздновато, охрана президента. Из-за второго поворота горного серпантина тоже стучали частые выстрелы, и Ланселот понял, что это вернулись, услышав канонаду, верные союзническому долгу англичане. Немцы же – а теперь не было сомнений, что это они, – чтобы не попасть с двух сторон в клещи, отступали, отстреливаясь, по склону горы. Кажется, их было здесь не менее сорока, и, кроме того, у них имелось позиционное преимущество, поскольку они были наверху, а машины кортежа внизу и видимы как на ладони. При этом опасность нападения на колонну русских, где теперь находился и Рузвельт, также сохранялась. Ланселот молил Бога, чтобы у немцев не оказалось Panzerfaust, потому что тогда им всем внизу пришлось бы туго. Но Господь его не услышал, потому что с горы оглушительно грянул залп, и вниз полетела огненная стрела, пущенная из базуки. К счастью, выстрел был неточен, и снаряд не причинил особого вреда, взорвавшись на обочине дороги, рядом с линкольном. Однако второй выстрел должен был попасть в цель. Положение сделалось критическим.