Бездна и Ланселот

– В прошлый раз, когда мы встречались, ты, помнится, прикинулся одним нашим известным физиком, нобелевским лауреатом, и толковал мне о том же самом: деление атомного ядра – это, мол, грядущий раскол мира и, вообще, апокалипсис, поэтому Англии, как и Штатам, не стоит этим заниматься. Но, мой лукавый гений, ты, очевидно, Гитлера-то от ядерной бомбы не отговаривал, наоборот, помог ему ее сделать.

– Да, но вы ведь, вместе со своим безногим другом, меня тогда не послушали, затеяли с немцами эту никчемную войну, вместо того чтобы действовать заодно, чтобы наконец навести на этой вашей Земле хоть какой-то порядок. А теперь вы оба явились сюда, чтобы договариваться с этим выродком Сталиным, который только путает мне все карты.

– Бельфегор, я тоже совсем не в восторге от намерения Рузвельта умиротворять Сталина и разделить после войны весь мир с Советами. Но что делать, этот параноик Гитлер совсем закусил удила, швыряет на бедную Англию эти ужасные крылатые ракеты, душит в лагерях газами миллионы людей. Поверь, я сейчас просто не могу предложить нашему парламенту немыслимое – объединиться с Гитлером и повернуть оружие против русских.

Дама в кресле напротив сделала лукавые глаза, протянула к нему руку и томно произнесла:

– Зачем же сразу с Гитлером, Уинстон? А как же я? Кстати, вот ты все говоришь: «Бельфегор», «Бельфегор», а ведь перед тобой сидит дама. Зови меня лучше Элейна, какая тебе разница? Ведь английские политики всегда были очаровательно беспринципны, но слишком уж догматичны. Вы склонны следовать своим стереотипам, а это плохо. Вот, например, заключите союз с Гиммлером, а Гитлера потом отдайте под суд, если, конечно, он до него доживет. Ведь у Гиммлера супербомба практически готова.

– Зачем же ему тогда заключать с нами союз?

– Несмотря на всю свою мощь, атомный заряд сейчас уже не принесет немцам победы, а только умножит жертвы, в том числе и с их стороны – ведь после такого никто их жалеть не будет. А купить себе спасение, напротив, вполне возможно, а может быть, Гиммлер за эту бомбу и лидерство в послевоенной Германии получит.

– Да, но, пока жив Рузвельт, американцы никогда на это не пойдут.

– Вот именно, «пока жив»!

– Что ты мне предлагаешь? Предательство?

– Отнюдь. Напротив, привычную для британцев роль – таскать каштаны из огня чужими руками.

– ???

– Смотри, если вдруг доверчивого американского президента здесь, в России, заманив в свои сети, убьют коварные большевики, – пусть даже они и попытаются свалить все на нацистских диверсантов – им никто не поверит, а ваш драгоценный парламент и американский конгресс тут же проголосуют обеими руками за мир с немцами и немедленную войну с русскими. Voi la, как говорят французы, западный мир спасен, орды большевиков загнаны в Сибирь или вовсе уничтожены, – все, как ты хотел.

– Но ведь война с русскими будет стоить новых миллионных жертв.

– Русским, да. Но не забывай – у немцев ведь уже почти готово «оружие возмездия», которое тогда будет и вашим, а у Сталина его пока нет. Если, конечно, твой любимый Рузвельт не раскроет ему этот секрет.

– Он не мой любимый.

– Вот именно, вот именно, дорогой Уинстон! Получается, что жизнь одного человека стоит миллионов других, которые ты можешь сейчас спасти. Разве же это справедливо? Разве человечно?

– Странно, ты – и вдруг говоришь о человечности…

– Кто знает, Уинстон, кто знает, может быть, я хочу стать к людям ближе, подняться к ним, так сказать, из глубин ада?

– Тогда ты и принесешь с собой ад.

– Возможно, возможно, но вдруг тебе понравится? Что, например, тебе с твоими сигарами, виски и богатым боевым прошлым делать в раю? Может, все, что я хочу, – это спасти вас, людей, ну, хотя бы от скуки. Вот и теперь, думаешь, я случайно изменил твой маршрут? Нет, Рузвельт поехал другой дорогой, где с ним ведь всякое может случиться. Тем более что здесь, в лесах на горном перевале, давно уже ждет своего часа диверсионная группа «Днепр», из крымской немецкой разведшколы, а ей на подмогу летят «птенцы» Отто Скорцени – те самые, что недавно выкрали у американцев самого Бенито Муссолини. Переодетые в советскую военную форму, они уничтожат Рузвельта, но оставят в живых пару американских репортеров и фотографов, которые все это заснимут и опишут в цветах и красках. Ты же, Уинстон, останешься в живых по чистой, но счастливой случайности и, естественно, возглавишь новую коалицию. А кто же еще, если не ты?!

Черчилль издал что-то вроде бульдожьего рычания и бессильно откинулся на спинку кресла.

– Правильно, если не можешь остановить неизбежное, расслабься и получи удовольствие, – сообщил Бельфегор-Элейна, сладострастно закатив глаза и потянувшись в кресле всем своим тугим женским телом.

Вдруг вся нега слетела с дьяволицы, будто ветром сдуло. Глаза открылись, они были озарены ярким пламенем бешенства. Она вскочила с кресла, но это уже была не женщина, а снова прежнее, крылатое исчадие ада.

«Что-то пошло не так», – подумал Черчилль и был прав, ибо Бельфегор каким-то загадочным образом явно получил информацию, от которой его всего перекосило.