Он без труда отыскал нужный подъезд и убедился, что домофон бездействует. Несмотря на это, в подъезде оказалось довольно чисто — видимо, кодовый замок испортился совсем недавно, вчера или даже сегодня. Можно было предположить, что его испортили намеренно, дабы облегчить Ираклию Самсоновичу доступ в подъезд. Эта мысль его немного обогрела: все-таки сознавать, что он не один, было приятно. Кто-то положил обойму с патронами под подушку в гостиничном номере, кто-то оставил там же на тумбочке подробную схему Москвы с прочерченным по ней красным маркером маршрутом движения от отеля до дома журналистки, и кто-то позаботился о домофоне — не столько о домофоне, сколько о генерале Мтбевари, которому в его чине было не с руки тратить время, возясь с этой штуковиной.
Оглядевшись напоследок, Ираклий Самсонович вошел в подъезд.
— Глазам своим не верю, — сказал сидевший в белой «вольво» и наблюдавший за подъездом майор Кулаков по прозвищу Старый. — Какие люди!
— И без охраны, — поддакнул напарник.
Старый погасил в переполненной пепельнице окурок и решительно полез из машины в сгущающиеся ранние сумерки. Напарник последовал за ним. Войдя в подъезд, они прислушались к доносившемуся из шахты лифта гудению и одинаковым движением достали из-под одежды оружие.
Добравшись до нужного этажа, Ираклий Самсонович вышел из лифта и остановился перед дверью квартиры, в которой жила журналистка. Откуда-то доносилась приглушенная музыка; какая-то женщина громко, на весь дом, звала Костика к столу. Генерал решил, что Костик — это ее ребенок, но вскоре женщине ответил густой бас, высказавшийся в том смысле, что родные и близкие могли бы не отвлекать трудящегося человека от просмотра матча, которого он ждал целую неделю, а принести еду прямо к телевизору. Тем более что там и нести-то особенно нечего…
Ответ не заставил себя ждать и немного напоминал то, что сделала Россия с Грузией в злополучном августе две тысячи восьмого года. Залепив кусочком липкой ленты дверной глазок квартиры, из которой доносились отзвуки разгорающейся баталии, Ираклий Самсонович сочувственно поморщился. Он был вдовец с десятилетним стажем, но опыт супружеской жизни помнился так ясно, словно все это было вчера. За пятнадцать лет супружества жена выпила из Ираклия Самсоновича целую бочку крови и, верно, пила бы дальше, если бы не утонула во время купания в горном озере. Зачем она, совершенно не умея плавать, полезла в ледяную воду, так никто и не узнал. Собственно, этим никто и не интересовался, поскольку только Ираклию Самсоновичу было известно, что его супруга держалась на плаву не лучше топора. Посему выдвинутая тогда еще полковником Мтбевари версия печальных событий была принята без возражений и с одной-единственной оговоркой: впредь быть осторожнее и не засыпать на бережку, пока жена плещется в незнакомом водоеме. Ираклий Самсонович с оговоркой смиренно согласился; он даже пошел дальше, так никогда больше и не связав себя узами брака. Это представлялось ему мудрым, единственно верным решением. Готовил он не хуже профессиональной стряпухи, к домашнему уюту был вполне равнодушен, а секс во все времена можно было получить и без штампа в паспорте. К тому же, с годами проблема секса, увы, постепенно утрачивает актуальность и уже не выглядит такой насущной, как в молодости. А что касается пресловутого стакана воды, который некому будет поднести, когда ты станешь старым, немощным и больным, так до старости еще надо дожить…
Покончив с дверными глазками, Ираклий Самсонович вынул из-за пояса «глок» и позвонил в дверь Белкиной. В соседней квартире уже вовсю били посуду и орали высокими, истеричными голосами. Мтбевари снова поморщился, уловив за всем этим гамом детский плач. «Все-таки русские — большие свиньи, — подумал он. — И как они ухитрились в свое время отгрохать целую империю? Ведь и тогда были свиньями… А может, потому и отгрохали, что свиньи? Приличному человеку в политике делать нечего, тут надо уметь рвать глотки и идти по головам, и все это с умными речами и приветливой, располагающей улыбкой на лице».
Ему вдруг стало интересно, что за женщина эта журналистка Варвара Белкина — красива она или безобразна, умна или глупа, есть ли у нее муж и дети. Впрочем, муж и дети — это вряд ли. Такие, как она, норовящие влезть в мужские дела, почти всегда бесполые стервы, если и выходят замуж, то очень скоро разводятся, оставляя своих почти стертых с лица земли мужей переводить дух и зализывать раны. Несомненно, она законченная феминистка, иначе зачем бы ей понадобилось играть в политику? Да, феминистка, и притом набитая дура, потому что ввязалась в игру с гарантированным проигрышем…