Бездна (СИ)

Прошло уже много времени с нашей первой встречи, и Кали стала своеобразным свидетелем моей теперешней жизни. Моим светом среди тьмы. И она так светилась этой непринужденной жаждой жизни, радости от каждого дня, несмотря на все тяготы, которые я уверен было немало и у нее в прошлом и конечно не меньше сейчас. Мне было порой жаль, что у нее так сложилась судьба, что она вынуждена была продавать свое тело, хотя, конечно же, могла добиться гораздо большего в жизни. Узнав ее ближе, разговаривая с ней каждую ночь, я убедился, что она была далеко не на своем месте. Кто знает, кем она была прежде? Может даже какой-нибудь дочерью знатного вельможи, которую постигло несчастье, и она стала вынуждена бороться за свое существование всеми доступными средствами.

— Я не хотел умирать, это была лишь оплошность, — ответил я. — Опиум –единственное, что помогает мне как-то держаться. Ты не можешь меня понять.

Передо мной всплыло лицо В. А следом последовал сильный приступ боли в виде спазм в груди. Я начал задыхаться и стал судорожно кашлять. Кали снова подала мне стакан воды, и пока я успокаивался, она продолжила:

— Не мое право знать эти причины. Даже близкие люди порой вынуждены скрывать все. У каждого своя жизнь. И ее невозможно прожить никому кроме себя самого. Но я знаю и то, что ты не можешь продолжать так жить, оставляя дверь в прошлое открытой. Ты окружен призраками, и они тянут тебя вниз и рано или поздно их стремления увенчаются успехом. Ты отправишься к ним.

— Может это и будет моей расплатой? Может я заслужил все это? — проговорил я сквозь кашель, с силой сжав кулаки.

— Это решать не тебе. Твоя боль это не только кара. Она твоя награда, отражение того света, что ты перестал давно замечать в себе. Но если боль не исчезла, то не исчез и он. И тебе нужно снова учиться видеть его, даже если твой путь полон мрака и освещается лишь быстро меркнувшими искрами. Мрак всегда уступает место свету, тебе нужно лишь перестать бороться и с тем и с другим.

— Моя боль — это отражение той боли, что причинил, — возразил я.

Кали промолчала. Она огляделась по сторонам и обратила внимание на лежащий неподалеку от кровати незаконченный мною кинжал с изогнутым клинком и рукоятью. Когда она не могла приходить ко мне, я продолжал отвлекать себя своим полюбившимся занятием.

— Ты любишь холодное оружие? Зачем оно тебе?

— Это мое увлечение. Я делаю гравировку на рукояти, украшаю ее разными способами. Потом сковываю чеканными медными или серебряными накладками.

Она взяла кинжал в руки и стала рассматривать его с интересом. Она проводила пальцами по его гладкому металлу, по вдавленным в кость орнаментам скачущих ланей среди цветов. А потом она взглянула на меня и сказала:

— Это ханджар — оружие милосердия, неотъемлемый спутник любого воина. В здешних землях он применяется для добивания противника в глазницу или шею после того как он ранен другим оружием.

Она хотела еще что-то добавить, но засомневавшись, тут же остановила себя.

— Ты хочешь о чем-то меня спросить?

— Почему ты их делаешь? Я понимаю тягу здешних мужчин к оружию, но иностранцам это редко свойственно.

Я вздохнул. И попытался хоть немного довериться ей, заглушить в себе страх открыть хоть немного свою душу.

— Для меня это не просто орудие убийства. Не могу объяснить как, но все это связано с дорогим моему сердцу человеком. Когда я работаю над ним, то чувствую свою связь с ним. Да и к тому же, это меня успокаивает, заниматься столь кропотливым трудом, создавать такую страшную и при этом притягательную красоту из пары кусков металла и слоновой кости.

— Да, только использование ее запрещено даже здесь.

— Это не имеет значения. Я не работаю ни с одним другим материалом. Только непревзойденная чистота способна отразить то, что я пытаюсь донести в своих творениях. Лишь белизна рукояти, способной к причинению страшной боли, но не пропитанной ничьей кровью. Ведь я их делаю для себя, они никогда не будут использованы по назначению.

Кали задумалась над моими словами.

— Мне нравится, что ты вкладываешь смысл в эту страсть. Человек не живет, если не умеет видеть красоту вещей нашего мира.

— Да.

— И знаешь, — добавила она, прикоснувшись к моей руки. — Многое в жизни причиняет боль. Особенно люди. Ведь без людей — это был бы лишь необработанная залежь металла в земле. Любой из нас способен заставить другого страдать, все мы предаем. Лишь каждый каждого по-своему. Почему ты считаешь, что не имеешь права отпустить то, что так сильно разрывает тебя изнутри?

А я-то думал, что сумел избежать участи вернуться к прерванному разговору о моих попытках себя убить.

— Это лишь моя ноша. Зачем мне делиться этим с кем-то? Я не зря выбрал одиночество и заточение, ты права. Но не столько в наказание себе, сколько потому что мне теперь ненавистна жизнь среди людей. И особенно жизнь с самим собой. Меня тошнит от того, что приходится себя терпеть, приходится поддерживать хоть какую-то жизнь в этом теле. И разве я не вправе выбирать свою судьбу, разве не лишь я могу решать, продолжить цепляться за жизнь или остановить все это?