– Умоляю. У меня куча денег. Я не собираюсь продавать свою жену за пятьдесят кусков. И, в любом случае, я веду дела с вами, а не с Оливером. Сомневаюсь, что его пьянство – сюрприз для вас. Так что давайте перейдем к тому, что вас действительно беспокоит.
– Хорошо, – резко отвечает Генри. Его лицо покраснело, отчего лысина блестит больше обычного. – Я слышал, что ты продаешь Марко Рико собственность «Транзит Авторити». Я хочу ее.
Боже. Я еще даже не олдермен, собственность не продается, а пол-Чикаго уже хочет прибрать ее к рукам.
– Вы не один в ней заинтересованы, – говорю я, постукивая пальцами по поверхности его стола. – Я рассмотрю все предложения.
– Но отдашь мне, – произносит Касл с угрозой в голосе.
Может угрожать сколько угодно. Я не собираюсь отдавать ничего бесплатно.
– Если цена меня устроит, – отвечаю я.
– Тебе не нужен такой враг, как я. – Генри возвращается за стол, но не садится, чтобы возвышаться надо мной. Увы, это не работает, когда ты не самый высокий мужчина в комнате.
– Уверен, вы что-нибудь придумаете, – замечаю я. – В конце концов, на этой двери написано «капитал».
Его лицо все наливается. Кажется, будто у него вот-вот лопнет кровеносный сосуд.
– Я свяжусь с твоим отцом насчет этого, – шипит он.
– Не утруждайте себя, – отвечаю я. – В отличие от вашего сына, я сам отвечаю за себя.
Аида
Кэллам просыпается рано, тихонько проскальзывает в душ и закрывает дверь в ванную, чтобы не разбудить меня шумом льющейся воды.
Когда я, наконец, окончательно просыпаюсь, то понимаю, что он уже давно ушел, вероятно, на какую-то встречу. В воздухе до сих пор стоит запах его шампуня и крема после бритья. Этот аромат все больше начинает казаться мне сексуальным.
Я наслаждаюсь воспоминаниями о вчерашнем оргазме.
Ни за что бы не подумала, что Кэллам Гриффин способен быть таким страстным, таким чувственным. Честно говоря, это лучший секс в моей жизни, с худшим для меня человеком. Вот такой парадокс. Я даже начинаю испытывать к Кэлламу симпатию, хотя это вообще не входило в мои планы.
Голова идет кругом. Какого черта творится? У меня начинается стокгольмский синдром из-за того, что я так долго якшаюсь с Гриффинами?
К счастью, сегодня я собираюсь домой, так что могу немного прийти в себя.
Жаль, повод не слишком радостный – годовщина смерти моей матери. Этот день я всегда провожу с отцом и братьями.
С нетерпением жду нашей встречи. Не была дома с самой свадьбы. Интересно, будет ли все ощущаться как-то иначе, раз теперь я живу в другом месте?
Особняк Гриффинов ни хрена не кажется домом. Кое-что мне в нем нравится – особенно кинотеатр и бассейн. Остальное же такое раздражающе чистое, словно в любой момент туда может нагрянуть фотограф из модного журнала. Большинство диванов, похоже, и вовсе не предназначены для сидения – они завалены мягкими подушками и напрочь лишены таких уютных аксессуаров, как книги или пледы.
Плюс огромное количество обслуги. Уборщицы, повара, ассистенты, водители, охранники… трудно расслабиться, когда знаешь, что в любой момент в комнату может неожиданно кто-то войти. Завидев твое присутствие, они, конечно, тут же вежливо удалятся, напомнив этим, однако, что ты не одинок и каким-то неловким образом выше их по статусу.
Я пытаюсь разговаривать с «помощниками», особенно с Мартой, раз уж вижу ее чаще всего. Она мать семилетней дочки, поклонница реггетона и Микеланджело макияжа. Марта кажется классной, словно мы могли бы подружиться. Вот только она должна с ног до головы обслуживать меня, словно я Гриффин.
Забавно, ведь Галло тоже совсем не бедные. Но в богатстве, как и во всем, есть свои уровни.
В общем, было бы славно хотя бы на денек вернуться к реальности.
Для поездки Несса великодушно одолжила мне свой джип. У меня машины нет. Дома у
Я направляюсь в Олд-Таун, и кажется, будто с моего последнего визита прошли месяцы, а не недели.
Ехать по этим знакомым улицам – словно приходить в себя. Я вижу знакомые магазины и пекарни и думаю, как же странно, что мы с Кэлламом жили всего в паре милей друг от друга, но в совершенно разных мирах.
На протяжении многих лет самые разные люди населяли Олд-Таун. Когда-то здесь были немецкие фермы и район называли «Капустной грядкой», затем сюда приехали пуэрториканцы и художники разных мастей. И, конечно, итальянцы.
Мой дедушка купил наш дом в 50-х. Этот величественный старый викторианский особняк буквально «старый». Это четырехэтажное здание, напоминающее своей мрачностью и остроконечными выступами дом с привидениями. Он спрятан в тени дубов и окружен садом, который, в свою очередь, обнесен стеной.