Я
— Тогда скажи, кем работают твои родители в театре?
Худенькая присела рядом на кирпичи и взяла мои руки в свои.
— Боже, так ты же замёрзла, як цуцык! И варежек нема? Вставай скорее с этих кирпичей, и пойдём с нами.
От прикосновения тёплых рук, я немного успокоилась и полностью доверилась приветливым тётенькам. Они сказали, что работают в банке, что там есть телефон, по которому они сейчас позвонят в оба театра и сообщат, что нашли меня на базаре. Помню, в моём воображении нарисовалась огромная стеклянная банка, стоящая на площади, а внутри стоит стол с телефоном.
— А как вы в банку залезаете? — спросила я тётечек.
— В какую банку? — тётечки даже остановились от удивления.
— Ну, вы же сами сказали, что работаете в банке и там есть телефон…
Тётечки долго смеялись. А отсмеявшись, сказали, что "банка" — «учреждение», а сами они — «служащие». Из чего я поняла, что "банка" это такой дом, где они работают и где есть телефон.
— Так ты не сказала нам, кем работают твои родители в театре и как нам назвать тебя по телефону… — допытывалась худенькая тётя, ласково заглядывая мне в лицо.
— Вообще-то меня зовут Света, а Бабуня и мама называют Ветуня. Мама Лида работает в театре Наталкой, а папа Жорж работает там Мыкытой…
К тому времени в театре появился ещё один спектакль, где мама играла злую девушку Варку, а Жорж доброго Мыкыту. Я не любила Варку и ругала маму за то, что она "поганая дивчина". Любила хорошую Наталку. А Мыкыта мне понравился — он был "добрым парубком", не то, что пан Возный.
— Ой! — радостно вскрикнула полненькая тётя, — Так ты дочка артистки Лидии Тимош и Томилина? Это ж мои любимые артисты…
— Ага, я ихняя…
— Так ты ж уже один раз пропадала летом… Милиция ходила по дворам, шукала тебя. Весь город гудел… Ты нашлась, чи до сих пор блукаешь?
— И ничего я не блукаю. Меня Жорж забрал и повёз к деду Игнату и к бабе Соне. А мама не знала и шукала. Он же не сказал ей… А когда привёз меня к маме, мы его выгнали насовсем…
— Так он с вами не живёт? — заинтересовалась худенькая.
— Не-а. Он живёт в келье… Так ему и надо… а то украл меня у мамы и даже все оладушки съел.
Женщины одновременно громко хмыкнули в нос. Они явно были довольны, что я им всё рассказываю.
— Вот и наша "банка". Звони, Оксана, тебе он сразу откроет, — сказала полненькая и подтолкнула худенькую к высокой деревянной двери.
— Купили? — раздался из-за двери мужской простуженный голос.
— Купили, купили и ещё дытыну в подарок тебе привели…
Загремел железный засов, зазвенели ключи, а над дверью зажглась лампочка. Потом тяжёлая дверь приоткрылась и в щель высунулась рука.
— Грошей хватило? — спросил тот же голос.
— Хватило, хватило. Мы взяли пол-литровую банку. А кастрюлька е? — спросила худенькая, просовывая в щель двери банку с молоком, которую она достала из кошёлки.
— В банку засунули банку, — пошутила полненькая и улыбнулась мне.
— Понимаешь, Фэдь, тут такое дело, надо позвонить в украинский театр, — худенькая просунула голову в щель двери и стала шёпотом объяснять ему ситуацию.
Простуженный голос за дверью сипел, кашлял. Потом дверь захлопнулась. Я-то надеялась, что Фэдь пустит нас в банку. Очень хотелось посидеть на чём-нибудь тёпленьком и погреться.
Стемнело, из-за угла подул ледяной ветер. Я сильно дрожала. Полненькая тётя прижимала меня к себе.
— Ему шо, жалко пустить дытыну на проходную? Она ж вся заледенела. Попроси, Оксана.
— Так не положено. Он боится, шо заарестуют.
— Та ладно, за ребёнка не заарестуют.
Оксана опять постучала. Через какое-то время загремел засов и выглянул Фэдь. Оксана взяла меня за руку и подвела к двери.
— Я узнал телефон и дозвонился до театра. Там уже знають. Сказали, шо её всегда шукають, бо вона всегда пропадае. Кого-то послали до её мамки домой. Если она дома, то скоро прибежить сюды, — просипел Фэдя.
— Пусти дытыну на вахту, она совсем околела, — приказным тоном сказала Оксана и стала проталкивать меня в дверь.
— Ладно, заходите у выстебюль. Зал всё равно закрыт на сигнализацию. Погрейтесь… Только ша, никому… у меня тут электроплитка… я молоко поставил…