Итак, сначала сильно завоняло нафталином. Потом мама извлекла из коробки кусок тонкой полупрозрачной и приятно шуршащей бумаги в сиреневый цветочек. Бумагу я мысленно сразу присвоила себе. На самом верху под бумагой лежала соломенная шляпа с огромными полями, словно крышка покрывающими содержимое посылки. На шляпе неизвестный мне цветок необъятных размеров, похожий на подсолнух розового цвета, пристёгнутый булавкой. Мама повертела шляпу в руках, затем шляпа полетела через её плечо в угол и спланировала прямо на ведро с водой, стоящее в углу на табуретке. Я тут же прыгнула спасать шляпу, она мне очень понравилась. Потом появился свёрток в такой же бумаге с сиреневыми цветочками. Когда мама развернула бумагу, я не поняла, что это.
— О! Какой шик! Как они угадали, что мне с моей худобой и костлявостью к зиме просто необходим именно этот розовый атласный «корсэт»? — мама просто задыхалась от негодования, — Прекрасная, качественная, но абсолютно бесполезная вещь!!! — досада просто захлёстывала маму.
И «корсэт», я ещё не знала его предназначенья, полетел через мамино плечо в тот же угол, что и шляпа. Я как дрессированная собачонка успела перехватить его на лету, как и шляпу, прежде чем он упал в ведро. Дело в том, что эта вещь тоже мне очень понравилась, и я многие годы играла с ней, разглядывая блестящие металлические крючочки и петельки, шёлковые розовые шнурки изящного плетения, поражалась упругости косточек, невидимо вшитых в атласную ткань «корсэта». Кстати, через много лет, когда я уже училась в школе, «корсэт» неожиданно выручил маму. Она поехала на курорт в Сочи подлечить свои «натруженные связки» на Мацесте. А вернулась, по выражению Радибоги, «кругленькой пышечкой». Себе и всем она очень нравилась, но вскоре заподозрила, что влезть в костюм Флореллы в «Учителе танцев» не сможет. За несколько дней оставшегося отпуска похудеть не успеет! И тут мама вспомнила про «корсэт»! Она стала нервно рыться в моём ящике с игрушками. Этот ящик каждый раз при уборке квартиры мама угрожала вынести на сметник. Слава богу, не вынесла. Ха-ха — иногда хорошо, когда её «руки не доходят». Грязный, замусляканный «корсэт» был извлечён со дна ящика. Фигура была спасена. Платье Флореллы застегнулось! Правда, мама жаловалась, что петь было невыносимо трудно, дыхание не набиралось в стиснутую грудь, и ноты тянулись недолго, особенно высокие. Легенда о «корсэте» долго жила в нашей памяти. И самое интересное из биографии «корсэта» это то, что он был совсем не американский, а французский. Об этом поведала чёрная косточка китового уса, вылезшая из потрёпанного «корсэта», когда мама играла юбилейный трёхсотый «Учитель танцев». Прочная ткань «корсэта» протёрлась, косточка вылезла и впилась маме в ребро. Починить «корсэт» взялся главный бутафор театра. Он и обнаружил на косточке клеймо какого-то известного французского дома моды. В театре окрестили этот корсет «корсэтом-путешественником», который через материки попал в маленький украинский городок и спас провинциальную артистку.
Потом из коробки появился чёрный, бархатный берет и белые лайковые перчатки выше локтя. Берет и перчатки мама сразу натянула на себя и, по-моему, осталась довольна, взглянув в зеркало, стоящее на подоконнике.
— И как они не догадались положить сюда ещё котиковое манто? Очень подошло бы к этим белоснежным перчаткам! — продолжала ехидничать мама.
Не снимая перчаток и берета, мама выудила из коробки лимонно-жёлтый, переливающийся вышитыми цветным шёлком драконами, халат с квадратными рукавами, висящими чуть ли не до пола.
— Ой! Халатик-кимоно! Ну, прямо в точку! А я ломаю голову, в чём же мне выгребать золу из печки!
За халатом вынырнули две женские шёлковые комбинации с вставкой из белых кружев на груди — бледно-розовая и бледно-голубая. Мама взвизгнула от восторга! Все носят бязевые комбинации, а у неё теперь «аж две из натурального шёлка»!
Следующая вещь превзошла предыдущий восторг. Это был чёрный, из буклированной шерсти пиджак с широченными плечами и узкой талией, которую обхватывал пояс с огромной серебряной пряжкой в форме банта.
— Да он сшит на меня! — орала мама со слезой в голосе. — Не может быть! Он из костюмерной Голливуда! Точно! О нём можно только мечтать! Нет, я не сплю! Вот он — у меня в руках! — мама тискала пиджак, надевала, снимала, целовала, снова надевала. Пыталась по частям разглядеть себя в небольшом зеркале. Щёки её пылали, она хохотала и подпрыгивала. — Голливуд! Все здохнут от зависти! Даже сама Любовь Орлова не имеет такого пиджака — голову даю на отсечение! Ветуня, я сбегаю в театр! Там огромное трюмо! В этом маленьком зеркале ни черта не увидишь! А я хочу посмотреть на себя в рост!
По-моему мама выпорхнула в окно и полетела в театр, оставляя за собой нафталиновый шлейф.