Безликая королева

Закончив, она обмотала девушку в тёмно-коричневую ткань и подвязала поясом, соорудив некое подобие платья. Затем седовласая обмыла руки и покинула шатёр, велев мужчинам следовать за ней. Хаару снова вывели на улицу, где на неё уставилось несколько десятков глаз. Местные отвлеклись от посторонних дел и смотрели с нескрываемым отвращением. Лишь дети награждали худощавую чужачку снисходительными любопытными взглядами. Хаару посетило отвратительное чувство. Она не могла сообразить, куда и для чего её ведут, пока не оказалась за пределами деревни и не увидела нескольких всадников, чудом добравшихся сюда по одной из узких малоизвестных троп. Они явно ждали их прихода. С мечами, в кольчугах, небритые. Таких Хаара много раз видела в столице, и этот факт её ободрил. У девушки мелькнула надежда, когда она услышала, что незнакомцы говорят на даарском языке. «Быть может, эти люди выслушают меня. Может, они из Лакуды и тогда я спасена».

Заметив приближение сельчан, всадники усмехнулись, а один спешился и поприветствовал их на местном наречии. Мужчина был высок. Его короткие курчавые волосы запылились в дороге и нелепо торчали в разные стороны.

— Мы привели её, — сказала седовласая монотонно и сухо. — Возьмём дёшево.

— Сотня линар.

— Согласна.

— Сотня? — возмутилась Хаара, и только спустя мгновение поняла, что задала неправильный вопрос. — Стоп что… вы продаёте меня? Да как вы смеете? Я не рабыня! Я вам не принадлежу! Сир… эти люди схватили меня и насильно удерживали в плену! Я вместе с дозорными из Лакуды выехала с разведкой и попала в неприятную ситуацию, прошу вас, хоть вы не будьте… — Хаара не успела закончить. Железная перчатка огрела её по голове. На смену мыслям пришёл звон. Область лба пронзила острая боль, в глазах потемнело, и девушка перестала слышать голоса.

Глава 34 Хищник

Обожженные руки так болели, что Мисора больше не могла этого выносить. Она почувствовала, как они опускаются, как падает на пол серебряное блюдо, сопровождаемое звонким гулом. Казалось, на мгновение реальность перестала существовать. Женщина сделала вдох. Хорошо, что оно было пустым. Мисора пошевелила пальцами.

— Ты что, криворукая?! — послышался возглас за спиной. Кто-то грубо одёрнул Мисору за плечо, и перед собой она разглядела невысокую женщину, в гневе выпячивавшую вперёд пухлые потрескавшиеся губы, под которыми находилась крупная выразительная родинка.

— Прошу прощения…

— А если бы ты несла его королю? Дурная! Поднимай сей час же! — Мисору болезненно пихнули, отчего она почувствовала себя оскорблённой. Кем была эта женщина, чтобы так с ней обращаться? — Ты что, оглохла? Чего уставилась?

— Попрошу держать себя в руках. Я, может, и прислуга, но ты тоже всего лишь служанка, выполняющая грязную работу, и у тебя здесь нет власти, — Мисора нагнулась за блюдом, краем глаза увидев, как багровеет лицо женщины. Ещё мгновение и рука её взметнулась вверх. Мисора почувствовала сильный толчок, пошатнулась, но не упала. Она выпрямилась, сжав блюдо в руке, и посмотрела на недоброжелательницу с презрением, будто отметила её.

— Не смей так со мной говорить! Я служила здесь, когда ты ещё пряталась у матери под юбкой, и не потерплю, чтобы соплячка, даже не успевшая осмотреться по сторонам, смела ставить меня в один ряд с собою. Ещё одна подобная выходка, и будешь до конца дней питаться на псарне! Как думаешь, гончие этому обрадуются? Чего встала? Иди!

Мисора сдержала в себе приступ гнева. Её унизила женщина, что всю жизнь пробыла кухаркой… Великая гордость служанки! Пальцы невольно впились в блюдо. Она вернулась к горе посуды, которую предстояло перемыть, опасливо смотря по сторонам. Недоброжелательная напряжённая атмосфера царила в каждом углу. Вокруг сновали другие слуги: одни косо посматривали на Мисору, другие не замечали. «Всё хорошо. — Говорила она себе, скользя взглядом по мрачным стенам и длинным столам, по каменному, засыпанному крошками полу, по силуэтам женщин и мужчин, таким же серым, как и предметы в округе. — Я отсюда выберусь, когда придёт время, когда почувствую, что так будет безопасней». Окунув руки в холодную воду, она начала мыть тарелки и подносы. Всё это делалось медленно, через боль. Тихо, чтобы никто не услышал, Мисора напевала песню: «На поле брани растерзано тело…» «Как же давно это было, — думала она, — так давно, что никто и не вспомнит».

После проделанной работы, женщина собрала оставшуюся пищу в отдельный таз. Отсортировала её на ту, что пригодна для слуг, и на ту, что пойдёт на корм псам. Это грязное занятие было ей не по душе, но Мисора понимала, что иного просто и быть не может. Она часто занималась отвратительными вещами. Без роду и племени, мать, потерявшая обоих детей. Мисора старалась не вспоминать о тех событиях, не думать о них. Она хотела спасти малышей, пыталась, но не смогла. Возможно, смерть уберегла их от кучи невзгод. Женщина пыталась забыть о том, что вообще когда-то рожала. Её мысли занимало одно: как бы самой не очутиться в могиле. Впрочем, для таких, как она, могила — невиданная роскошь.