Безлюдная земля на рассвете

Мы вошли в первую попавшуюся землянку. В ней было людно, пьяные полуголые люди с картами в руках сидели вокруг толстого бородача в грязной майке, на его коленях чемодан, где разбросаны карты. В углу лежала гора пустых бутылок.

Толстый хлопал картой по чемодану, называя собутыльников майорами, генералами и адмиралами флота. Рассказывал, как летел на АН, плохо одетый, а в самолете мороз до 40 градусов, так из "термоска" чай с коньяком. "Хватало?" – спрашивали. "А у меня за пазухой еще бутылка была. Веселая командировка получилась!"

Он, видимо, жил в прежнем времени, не осознавая глобальной перемены. Встретил нас, опустив ноги с диким мясом на икрах в ведро с водой, обтер углом простыни.

– Мы из города. Хотим узнать вас ближе, все же соседи.

Тот воззрился на нас с недоумением.

– Значит, оттуда вы, из богатого города. И не боитесь к нам заходить?

– А чего нам бояться? – спросил Петр. – Братья по несчастью.

– Сидите на награбленных мешках, а делиться не хотите.

– Мы так же бедствуем, – мирно сказал Петр. – Своим трудом тащимся.

Тот пьяно мотнул головой.

– И мы не куркули. Один приблудившийся доходяга продавал пальто за горсть зерна. Я не смог пойти на такой обмен, чтобы потом не было стыдно, отдал ему горсть зерна даром. Такой уж у меня характер! А вы, как начальник, который себе в первую очередь квартиру достает. А почему не войти в положение того, кто обивает пороги?

– Ты-то на его месте то же самое сделал бы, – усмехнулся Петр.

– Нет, я насчет этого характер имею, честное слово, отдал бы хату нуждающемуся, а сам бы в своей землянке прожил. Не люблю обманом тянуть к себе. Зачем мне добро? Человек живет одним днем, хорошо прошел – и ладно.

И стал пить из горлышка бутылки, кадык его ходил ходуном.

– Наш человек! – восхитился Михеев. Петр насупился.

– Зачем же угрожаешь нам?

– Вы буржуи, – утерся он голой внешней стороной кисти. – Как были такие, так и остались. А у нас голод, как в блокадном Ленинграде. Зато водки навалом – недавно нашли склад, полный спиртного.

– Какие мы буржуи? – суетился Михеев. – Мы же братья.

Хозяйка ворчала, подметая на утрамбованном полу остатки пахучей еды.

– Напьются, сволочи, и жуют кобылятник, сорят травой изо всех сил!

Толстый в майке, совсем опьяневший, вышел вместе с нами проводить, еле ворочал языком.

– Чт-т скаж-жут, то и бу…делл-ть. – И заревел: – Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!..

И упал в кустах.

В другой землянке мы встретили тихую семью.

В углу сидели на кровати интеллигентного вида старик в изношенном пиджаке и старушка в кроличьей шубке, приехали к его брату, мужу хозяйки Кати, который умирал от рака почки. Да так и остались, словно оглушенные безмолвием вокруг.

Полная Катя, с растрепанными волосами, охотно рассказывала:

– Как живем? А садом и огородом. Не, я не удобряю сад-то. Рядом – чернозему много, а зачем мне. У меня почва низменная, торфяная. Помидоры были с килограмм один, как зараженные радиацией. На весах кило обычно две штуки.

– А куда деваете излишки?

– Куда деваю? Нынче трудно с семенами. Что вырастим – почти все забирает власть – она недавно тут объявилась. Говорит, на общие нужды.

– А вы как?

– Кое-что прячем, чтобы с голодухи не помереть. У меня два петушка и десять молодок. Кормить их – тяжело. Зерна не найти, сами находят, прячутся в кустах. Они привыкли ко мне – куда я, туда и они. Я уж их в ящик сажаю, и ухожу.

Она быстро спроворила еду.

– Вот яйцо припрятала, ешьте, ешьте.

Мы деликатно отказались. Она вздохнула:

– Скоро про кур прознают, и отнимут.

– К нам присоединитесь?

– Что ж не присоединиться? Атаман, вишь, позволит…

В углу на кровати интеллигентный старик и старушка переговаривались тихо.

– Когда в этих местах немец был, такого разора не было.

Действительно, запах в землянке застарелый вокзальный, как будто от войны еще, запах трудной жизни всех этих людей. Больше сотни лет прошли с войны, а люди здесь, в первобытных землянках, еще вспоминают ее тяготы.

Старушка сказала:

– Бесы снова пошли гулять по обезлюдевшему свету. Снова раскулачивают, то есть совершают бандитские налеты и делят между собой отобранное. Или сводят личные счеты.

Мы зашли еще в несколько землянок. Там оказалось много больных, в основном опухших от голода, с желудочной болью, кровавым поносом, отравлением «затирухой» – едой из диких трав. Умирают, как они говорят, «от голодовки».

В поселке едят съедобные растения. Собирают корневища, стебли и пыльцу озерного камыша рогозки (с коричневым соцветием в форме колбаски), который называют «кобылятником». Стебли едят сырыми, а пыльцу смешивают в воде, и получается тесто, которое пекут. В ближайшей реке ловят рыбу острогой. В крайнем случае обдирают лес вокруг и жуют кору. Жуют даже белую глину со сладковатым привкусом.

Мы спрашивали, выращивают ли они пшеницу, охотятся ли. Они махали руками.

– Какое там. Есть делянки, сеем добытым зерном, и охотимся – за белками. Да все отбирает власть. Даже семенное зерно. Попробуй пойти против казаков!

– Правда, удается утаивать, – вставил кто-то, оглянувшись. Честные-то – совсем голодные сидят.