Безлюдная земля на рассвете

– Зовут совместно работать на общей делянке. Но самозанятые не хотят – обманут.

Тысячелетия начали новый отсчет по-старому. Неужели это предопределение?

Жизнь бесконечно шире идеологий, которых тут нет. Вечно будет обустраивание быта, даже если с нуля, любовь и ревность, страдание и смерть. Так было всегда, и продолжится ли в будущем?

Когда мы вышли, несколько казаков окружили нас.

– Пропагандой занимаетесь? К атаману их!

Мы похолодели.

В просторной землянке с высокой крышей из соломы, сидел огромный усатый человек в зеленом френче и папахе.

Нам рассказали, что когда-то атаман был оппозиционером, предостерегавшим народ, что создана жесткая корпорация аппарата, сомкнувшегося с новыми олигархами, система бюрократизированного рынка. После смены власти стал депутатом парламента, понял, что жизнь сложнее его узких убеждений, и незаметно превратился в защитника новой системы, означающей стабильность, в том числе сохранность его незаметно умножившейся собственности. Чего еще желать? Оказывается, даже побывал мэром города, где мы поселились!

Из нутра атамана вырвался трубный решительный голос, невольно заставляющий поежиться. Даже у Михеева глаза стали испуганными и юлящими.

– Пришли на поклон?

Я сказал:

– У вас люди пухнут с голода.

Атаман насупился.

– Жалеть нас пришли? Захватили мой богатый город, отгородились от нас, голодных…

Наверно, вспомнил былую энергию оппозиционера. У него в глазах сверкнули слезы.

– Знаете ли вы, что делать, когда держишь на руках голодного умирающего ребенка? Да мы за своих людей жизнь положим, а не позволим умереть за так! Если будет голодомор, пойдем на все, но добудем еду для собратьев.

– А не лучше вместе поработать? – спросил я.

Петр сказал:

– Мы готовы помочь, чем можем. Научим пахать, сеять, делать инструменты. Учить детей…

Атаман грузно повернулся.

– Чем вы поможете? Вдохнете энтузиазм в изнеженные души лентяев? Эти «самозанятые» отвыкли работать на общину, а бывшие чиновники, каких у нас много, резолюции писали, не работали. Бездельники!

Помощник, юлящий от гневного рокота атамана, сказал:

– Сколько раньше было балласта в промежутках между необходимым трудом! Вот этот балласт и осел в нашем поселке. Не хотят вкалывать по-черному.

– Вирус очистил мир от никому не нужных людей. Остались настоящие незаменимые, – протрубил атаман, – слесаря, водопроводчики, землекопы…

Гибкий Михеев ввернул:

– Ко мне такой пришел – мастер по компьютеру. Я смотрел ему в рот, как он священнодействует, а потом тот насчитал столько, что я открыл рот в изумлении. А он срубил деньги и убежал. Никакого Гостехнадзора! Всю ночь ворочался в постели, почему сразу отдал деньги – сакральное чувство перед Мастером? Гипноз! Как мог обмишулиться? В результате бессонная ночь, готов был найти и придушить этого молодого засранца, спрятавшего мордочку в куртке с капюшоном.

– Ты чего? – нахмурился Петр.

– Не могу, как вспомню! – еще не остыл Михеев.

Атаман закончил:

– А вы с вашей демократией… Хотите развалить и так установившийся порядок? Не выйдет! Сейчас без строгой дисциплины не соберешь волю каждого в единый кулак. Так что, идите и не пытайтесь нас агитировать.

И грозно встал.

– И я вам не верю. Откуда вы такие взялись, хорошие? Человека не исправишь – каждый за себя. А когда на грани выживания – порвет всех.

20

Встревоженные граждане полиса собрались в «тронном зале» парламента. Мы с Петром сделали отчет о своей командировке к лесным.

Тягостно помолчали. У Марка было жесткое лицо.

– Что это такое? Жизнь опять поворачивает в привычную колею! Этого допустить нельзя.

Павел возразил:

– Наше сознание уже понимает, что нельзя начинать с тех же ошибок. Два раза войти в одну воду невозможно.

– Там, в лесу большинство должно быть за сотрудничество, – поддержал Петр. – В конце цивилизации, в которой все жили, уже не терпели тиранию.

Павел подхватил:

– Было бы стыдно не помочь, хотя бы для начала продовольствием. Чтобы они увидели, что у нас лучше.

– Чем? – вскинулся Михеев, как будто вынимали у него изо рта. – Когда у нас ничего лишнего нет.

– И не хотят, чтобы мы передали опыт, – сомневался я.

Я совсем не чувствовал в себе признаков противления злу насилием, как буддийский монах из Тибета. Во мне весь настрой противится тем, кто хватается за оружие, чтобы убивать.

– Выхода нет, – твердо сказал Марк. – Придется выставить заслоны. Это же тоталитарная секта!

Михеев радостно взорвался:

– Вот-вот! А вы, интеллигенты, опять распускаете слюни! Нельзя терять времени, надо вооружаться.

Юдин мягко подтвердил:

– Даже Будда говорил: если веру в путь ненасилия отбирают насильно, то надо защищать его.

– Откуда ты взял? – воззрился на него Павел. – Будда ничего такого не говорил.

– Улучшить мир нельзя, – высказался Юдин. – Можно улучшить только себя. Набоков, кстати, ваш любимец, так считал. Надо спасать себя.

– Он сказал: надо совершенствовать себя, а не спасать свою шкуру!

Когда все ушли, Марк предупредил:

– Мутные какие-то, Михеев и Юдин. Что Михеев юлит перед атаманом? Предаст, ой, предаст!

***