Безлюдное место. Как ловят маньяков в России

Маньяк показался Гончаруку спокойным и общительным человеком. Он любил рассказывать истории из жизни (например, о том, как перегонял автомобили), обсуждал с сокамерниками фильмы и книги, говорил о родных. «По нему никогда не скажешь, что он совершил столько убийств, — говорил потом Гончарук. — Хотя иногда он замыкался в себе, был неразговорчив. Иногда мне казалось, что Попков живет в каком-то нереальном мире — себе на уме».

«О совершенных убийствах Попков рассказывал спокойно, без всякого сожаления или раскаяния, — вспоминал Гончарук. — Говорил, что бабы сами виноваты в случившемся, что им не надо было ночами ходить по городу пьяными и искать приключения на „заднее место“. Что нормальная женщина должна всегда быть дома с семьей, а не гулять с другими». Другой сокамерник маньяка тоже говорил, что тот рассказывал об убийствах без всякого сочувствия — и даже с упоением, смакуя подробности.

При этом у Попкова до последнего была надежда на то, что благодаря истечению сроков давности по его преступлениям и написанным явкам с повинной он сможет в какой-то момент выйти на свободу и понянчить внуков. Мыслями об этом он делился и с сокамерниками, и с оперативниками. «Он надеялся получить 19 лет и выйти по УДО, — рассказывает Романов. — Но я сразу ему сказал, что он в любом случае получит пожизненное, а потом сам начнет рассказывать, только чтобы остаться в СИЗО — дышать там свежим воздухом иногда».

Когда стало понятно, что надеяться не на что, у Попкова возникли мысли о самоубийстве. По словам Романова, в какой-то момент маньяк попросил принести ему «какую-нибудь таблеточку, от которой утром можно не проснуться». «Я сказал ему: „Нет, Миша, ты с этим жить должен“, — вспоминает оперативник. — Он себя очень любит, считает себя с семью пядями во лбу — до копейки мне пенсию рассчитал в уме. Но повеситься или вскрыться — не его тема. Не дай бог больно себе сделает. А вот таблеточку он мог бы проглотить».

При этом Life писал о том, что Попков пытался повеситься в камере — после этого его даже поставили на учет как склонного к суициду. Тем не менее не только Романов, но и другие оперативники считают, что на самоубийство маньяк бы никогда не пошел. «По сравнению с ним мы с вами даже халатно относимся к своей жизни, — объясняет один из следователей. — Он за собой ухаживает, бережет себя, зарядочку делает, следит за здоровьем, лишний раз не провоцирует никого, чтобы не быть втянутым в конфликты, в которых он может пострадать или получить какое-то заболевание. Жить-то ему очень хочется».

Сам Попков о самоубийстве (как и о многом другом) рассуждает уклончиво — мол, он, может, и был бы рад покончить с собой, но технической возможности нет, а значит, и думать об этом незачем. «Я круглосуточно нахожусь под камерой, каждые 15 минут в глазок заглядывает охранник. Когда я в туалете, он мне в дверь стучит. А неудавшаяся попытка может ухудшить мне условия содержания: не хочу оказаться в камере с мягкими стенами, — объяснял мне убийца Попков. И, немного подумав, добавил: — Так еще скажу: это можно всегда успеть сделать. Пока мне неплохо живется, сегодня у меня есть книжка, сигареты, кофе. Когда уже совсем тяжело будет, писем из дома нет, журналисты не приезжают, никакого разнообразия — тогда и сделаю. Я сам себе хозяин».

В какой-то момент Антонов и его коллеги собрали столько материалов и доказательств, что было понятно: пожизненного заключения Попкову не избежать, дело можно передавать в суд. Сам Антонов считал, что после суда в остальных преступлениях маньяк будет признаваться даже более охотно — поскольку надеяться ему будет уже не на что, а на время следствия его будут из колонии перевозить в СИЗО. Так или иначе, самому Попкову обо всех этих рассуждениях решили не сообщать. Он продолжал писать явки с повинной — в какой-то момент их количество превысило четыре десятка. Тем временем в мае 2014 года следователь Антонов направил первое дело против Попкова в суд: бывшего милиционера обвинили в 22 убийствах и еще двух покушениях на убийство.

Глава 12. Вырастить мужика

После ареста Михаил Попков все время беспокоился о своей семье. Он соглашался говорить об убийствах со следователями без диктофона и камеры — чтобы записи не попали в прессу и не отразились на его близких. Он с гордостью рассказывал сокамерникам о своей дочери, которая тогда работала школьной учительницей. И с ней, и с женой он первые годы, пока шло следствие, общался постоянно — они писали ему письма, делали передачи, приезжали с домашней едой на следственные действия. И сами ходили к оперативникам на допросы.

Елену Попкову, супругу убийцы, вызвали к следователям одной из первых — через два дня после его ареста. Она вела себя спокойно: «Не было такого, чтобы она разревелась или стала вопить „Ой, Миша, что ты наделал?“ или „Почему вы думаете, что мой муж маньяк?“ — вспоминает Артем Дубынин. — Она вообще никаких вопросов не задавала».