Безмятежные годы (сборник)

Вот тогда вечер прошел страшно-страшно мило. Как всегда за последние годы, была кутья. Этому симпатичному обычаю мы научились за те четыре года, что прожили в В., и переняли его, так как всем нам он ужасно нравится. Уютно, торжественно и как-то необыкновенно патриархально, а я так люблю всякие обычаи, без них праздник не в праздник. Этот обед «на сене», от которого несется особый запах, – эта масса разнородных со всевозможным фаршем пирожков постных, как, само собой разумеется, и весь обед. Например, пирожки с черносливом, ведь кроме как с кутьей их никогда не ешь; взвары из сушеных фруктов; сама кутья с изюмом, орехами и миндальным молоком – все это ужасно весело, уютно и кажется чем-то необыкновенно-необыкновенно вкусным.

А потом елка – милая, радостная, сияющая, глядящая своими десятками теплых сверкающих глазков, которые точно смотрят тебе в самое сердце, и на душе от них становится светло, точно и там зажигается яркий праздничный огонек. И она горела, нарядная, жизнерадостная, блестя яркими язычками свечей, среди темно-изумрудных веток, отражаясь в зеркале кабинета, гостиной и прихожей; стоя между этими зеркалами, казалось, что тебя окружает целая рощица разубранных освещенных деревьев. На душе становится так хорошо-хорошо, тихо, отрадно…

Народу было много: тетя Лидуша с мужем, Женя, Нина и Наташа Скипетровы, мамины молоденькие кузины, Люба с Сашей, ее двоюродный брат, Петр Николаевич; я пригласила Пыльневу и Тишалову, звала и Смирнову, но та, как и всегда, тихо, вежливо, но решительно отказалась. Володю и Колю Ливин-ского особо не перечисляю, так как ведь они все время у нас торчат. Публика все между собой хорошо знакомая, так что друг друга не стеснялись, хохотали и дурили страшно. Новенькими здесь были только Шура Тишалова и Ира Пыльнева, но эти не робкого десятка, скоро со всеми перезнакомились, и «заплясали лес и горы».

Володе, видимо, очень нравится Люба, он все к ней подсаживается и со свойственным ему обыкновением поддразнивает ее… Ишь ты, меня предостерегал от влюбленности, а сам тоже в сердцегрызы записался!..

– Любовь Константиновна, позвольте вам задать один нескромный вопрос, – обращается он к ней.

Люба несколько смущена:

– Пожалуйста!

– Ваше сердце свободно? – таинственно наклоняется он к ней.

Люба краснеет, а в глазах Володи прыгают плутоватые огоньки.

– Вы свободны от прежнего увлечения, от прежнего чувства?

Глаза Любы смелее, но с искренним удивлением поднимаются на него.

– Прежнего увлечения? – переспрашивает она его.

– Да, я подразумевал ваше давнее увлечение мадемуазель Терракоткой…

– Ах, вот вы о чем! – Люба искренне хохочет. – Я-то все еще люблю ее, но она, увы, изменила мне: вышла замуж.

– Вышла замуж? – радостно переспрашивает он. – Великолепно! Я так и знал. Меня не могло обмануть предчувствие, как только я ее увидел, сейчас же решил: это она, Терракотка мадемуазель Снежиной. Ведь она – черная?

– Черная.

– Толстая?

– Нет, тонюсенькая.

– Ну, это пустяки, с тех пор под солнцем юга могла и располнеть, ведь, как известно, от тепла все тела расширяются. Косая?

– Как косая?! – возмущается Люба. – Прямехонькая, с прелестными большими черными глазами.

– Да, да, черные глаза, большие, – подтверждает он. – Конечно, она самая. А что косит, это тоже дело наживное: она, очевидно, страшно ревнива, и вот в то время, как один глаз – правый – якобы равнодушно обозревает местность прямо перед собой, левый напряженно следит за любимым мужем, за – дюша мой, Карапэт Карапэтыч.

Володька красноречиво скосил левый глаз, отчего физиономия его приняла такой нелепо-свирепый вид, что мы так и покатились от хохота.

– Так вот, представьте, какая неожиданность: однажды я совершенно случайно попал в вагон в общество вашей мадемуазель Терракот, ныне мадам Начихал– Наплевадзе. Увидел толстую, косую, неуклюжую, черную армянку и вспомнил вас. «Это она», – мысленно сказал я себе…

– Мерси, очень любезно, – перебивает, смеясь, Люба.

– То есть вы меня не так поняли или, вернее, не дали мне договорить: «Это она, – думаю я, – “сымпатый” Любовь Константиновны». Я сделался весь внимание, так как, видите ли, я сразу сообразил, что когда-нибудь смогу доставить драгоценные сердцу вашему сведения, доложив вам о нашей встрече…

Раз усевшись на своего любимого конька и заведя свою дразнильную машину, Володя все больше входил в азарт. Какие только нелепейшие и разнообразнейшие штучки не были преподнесены нам под псевдонимом злополучной экс-Терракотки и ее дражайшей половины! Посыпались и армянские загадки одна глупей и бессмысленней другой.

– Ну-ка, а отгадайте мою неармянскую загадку, – предлагает Тишалова. – Какое животное может провалиться в свою собственную середину?

Вот странно, отгадали только мамочка и я, а так просто: корова, ее середина – ров, в который она вся, целая, и провалиться может.

– Еще, еще, еще что-нибудь! – просили Шуру.

– У ворона два, у человека одна, у гуся и свиньи ни одного. Что это такое?

Эту загадку несколько человек отгадали – буква «о».