Безмолвие

Из Европы и не только продолжают приходить новости, в таком большом количестве, так быстро, что я не успеваю за ними следить и просто пропускаю. Это все равно что выбрать одно-единственное предложение из книги в пятьсот страниц; понять весь сюжет я не смогу, в лучшем случае мне удастся ознакомиться с отдельными разрозненными сценами. Я делаю все возможное, но… расстояния словно увеличиваются. Сегодняшнее путешествие туда и обратно, наверное, миль пять-шесть, показалось целой вечностью. Франция теперь находится где-то в другом мире.

Слышны призывы и крики, написанные текстом и буквальные, со стороны тех, кто хочет, кто жаждет порядка. Правительство, полиция, военные, пресса, местные власти по-прежнему издают официальные обращения. Однако становится все труднее отличить настоящие обращения от ложных. По «сети» распространяются противоречащие друг другу советы. Оставайтесь дома… двигайтесь на север. Не прикасайтесь к веспам… мертвые веспы не представляют никакой опасности. Они умирают… их распространение продолжается.

И есть еще «токсичные люди». Таких в «сети» всегда было полно, однако сейчас именно они производят больше всего шума (порой мне хочется, чтобы они сделали это буквально, потому что, право, нам и без них хватает забот). Экстремисты всех основных религий утверждают, что это их конкретный Судный день, апокалипсис или что там еще. Далекие от религии люди также выступают во весь голос, в безумном рвении обвиняя религиозных фанатиков. Простой народ винит правительство. Экологи заявляют, что это расплата за то, что нашу планету столетиями безжалостно насиловали. Французы обвиняют англичан, Англия обвиняет Россию, русские обвиняют всех и вся. В интернете целая паутина ненависти, и мне хочется знать, кто сидит в центре, улавливая вибрацию и выжидая, когда нанести удар.

Складывается такое ощущение, что как только общество начало рушиться, люди лишились способности отличать добро от зла. Впрочем, а была ли она у них когда-нибудь? Папа говорит, он всегда с ужасом думал о том, что плохие вещи происходят с хорошими людьми, но я гадаю, а были ли вообще когда-нибудь хорошие люди. Мир становится больше, группы, в которых мы живем, становятся меньше, и мы возвращаемся к тому, каким все было раньше. Снова становимся зверьми, как говорит Линна. Тысячи лет назад мы жили в деревнях. Десятки тысяч лет назад – маленькими кочевыми племенами.

Что дальше?

Возможно, нам уготовлено встречать будущее поодиночке.

– Твою мать, какая же тоска, – прошептала вслух я.

Разговаривать с собой – странная привычка, и я делаю так, только когда очень расстроена, подавлена или заведена и мне хочется кричать. Но в настоящий момент достаточно было одного шепота.

Захлопнув крышку планшета, я откинулась назад. Закрыв глаза, я увидела «преподобного» и его жуткий изуродованный рот, почувствовала на себе его взгляд, жадно следящий за тем, как я разговариваю жестами, подобно тому как изголодавшийся человек смотрит на кусок жарко́го.

Я спустилась вниз, чтобы быть вместе со своими родными.

* * *

Все собрались в просторной кухне. Именно там мы по большей части проводили время вместе, закрыв двери и включив старую плиту. Уходить в другие помещения было как-то неловко, поскольку этот дом нам не принадлежал, и хотя Линна убрала старухины вещи, ее присутствие по-прежнему ощущалось. Я частенько гадала, кто она такая, есть ли у нее родственники, как долго она прожила здесь одна. Частично ее историю рассказывали немногие фотографии, но у меня душа не лежала рыться в пожитках старухи, чтобы узнать о ней больше.

Когда я присоединилась к своим близким, все, кроме Линны, сидели за столом. Мама и папа шептались, склонившись друг к другу, чуть ли не соприкасаясь лбами, держась за руки. Джуд стоял на коленях на стуле перед тарелкой с едой, и он где-то нашел коробку с пластмассовыми солдатиками. Джуд выстроил их перед собой и стрелял в них хлебными крошками, украдкой озираясь по сторонам, словно опасаясь того, что ему в любую минуту скажут прекратить. Но Линна была полностью поглощена тем, что мешала на сковородке жареные бобы, а родители говорили друг с другом и тоже не замечали ничего вокруг. Впрочем, может быть, если бы они и заметили, то просто порадовались тому, что их сын – маленький мальчик.

Остановившись в дверях, я какое-то время смотрела на Джуда, и тот, заметив меня, улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Он отправил щелчком хлебную крошку, и та, отразившись от передовых порядков его войска, упала на пол и закатилась под шкаф. Сосредоточенно высунув язык, Джуд снова погрузился в сражение. Он был счастлив, и я порадовалась за него.

Я прошла на кухню, и Линна, кивнув, указала на составленные на полке в стопку тарелки. Тарелки были переложены полотенцами, чтобы не звенеть, хотя мы постепенно убеждались в том, что тихие звуки не представляют собой опасности. Судя по всему, веспы не слышали негромкий шум через стекла и стены. И все же лучше было перестраховаться.

Мы сели за стол. Войско Джуда выстроилось вокруг его тарелки. Линна подняла руку, привлекая к себе внимание.