Безмужняя

— Со мной можешь, — придвигает она к Морицу закуски, селедку, колбасу и принимается штопором извлекать пробку из бутылки.

— Если ты хотела выпить со мною водки, могла бы сказать, я пригласил бы тебя в лучший ресторан Вильны. — Он берет из рук ее бутылку, хлопает ладонью по дну, и пробка с треском вылетает. Он наливает полную рюмку для Мэрл и три четверти стакана для себя. Как бывалый выпивоха, он не сразу опрокидывает стакан, а держит его с минуту в руке и рассказывает, как кельнеры выстраивались перед ним, когда он, бывало, заходил в ресторан. Но с тех пор, как он дал обет не пить и довольствоваться домашними обедами, в ресторанах наступил Тишебов[119].

— Лехаим, будем здоровы! — И водка медленно, с бульканьем, вливается в его раскрытый рот.

Мэрл выпивает рюмку сразу, водка обжигает ее горло и ударяет в голову: полтора десятка лет она была сама себе нянькой, берегла свою чистоту для Мойшки-Цирюльника! Она разражается хохотом.

— Ты чего смеешься? — спрашивает он с полным ртом, набитым колбасой и баранками.

— Я измазала тебя помадой. — Она принимается стирать краем носового платка краску с его верхней губы. Он чувствует над собой ее склонившееся тело и маленькие, тугие, точно медные шары, груди. И он утыкается головой в ее юбку, как разъяренный зверь упирается заросшим шерстью лбом в ствол дерева.

— Люблю, чтобы баба была как стальная пружина! — хрипит он некстати и пытается усадить ее на колени. Но она отскакивает и начинает кружиться по комнате, расставив руки, будто бы она готовится к свадьбе и проверяет, не забыла ли, как танцуют кадриль, а затем останавливается у его стула:

— Хочешь знать, почему я только что смеялась? Я вспомнила, как Калман однажды пришел домой пьяным. Он рассказал, что пил в шинке с тобой и с малярами.

— У него куриная голова, с двух-трех рюмок он уже землю носом пахал. Давай еще выпьем. У тебя ведь не куриная голова.

— Выпьем, выпьем! — кричит она, дрожа, как в лихорадке, и едва он наполняет рюмку, выпивает, не дожидаясь его. От двух рюмок и беготни по комнате у нее кружится голова, и ее снова одолевает истерический смех при мысли, что она долгие годы была скромницей, чтобы в конце концов достаться какому-то Мойшке-Цирюльнику. Она смеется задорно и звонко, но как-то загадочно вздыхает. Мориц выцеживает свои полстакана и сидит, опустив голову, вялый, отяжелевший, немного сонный. Его сверлит мысль, что она водилась с мужчинами. «Пьет не закусывая, как настоящий пьяница, и смеется умно, слишком умно, эта продувная бестия», — размышляет он меланхолично и вдруг чувствует ее руку, обвившуюся вокруг его шеи. Она садится ему на колени, как бы желая развеять его меланхолию и не дать ему заснуть. Мориц расстегивает ее безрукавку, блузку, расширенными ноздрями вдыхает запах ее тела. Она не противится, но смотрит на него настороженно: хочет увидеть, не побрезгует ли, увидев морщины на шее, до того скрытые высоким воротничком блузки.

— Ладно, я буду твоей. — Она снимает вязаную безрукавку и в расстегнутой блузке пересаживается на противоположный от Морица стул. — Но скажи мне, зачем ты наговорил Калману, будто я была твоей любовницей? Ведь ты знаешь, что это ложь.

— Не томи меня, — шипит он, и сквозь его жидкие рыжие волосы проступают крупные капли пота. — Твой Калман при всех, как бобер, расхлюпался, что, мол, ты сделала его несчастным, обманула, вот я его и отвлек. Ты должна поблагодарить меня за то, что я помог тебе избавиться от него.

— Ты сказал моим сестрам, что готов на мне жениться, а я знаю, что ни на ком ты жениться не хочешь, тебе нравится оставаться старым холостяком. Но я не буду приставать, чтобы ты на мне женился. Хочешь, чтобы я была твоей, буду твоей, — произносит она спокойно и сухо, глядя ему прямо в глаза, — но как я могу быть уверена, что ты потом не расскажешь моей больной маме о том, что я разошлась с мужем? И могу ли я быть уверена, что ты не уговоришь своего друга Шайку бросить мою сестру? Ведь ты угрожал мне этим!

Мориц смеется с видом налетчика, который не пойдет на «мокрое» дело, когда все можно устроить «всухую»: зачем ему уговаривать Шайку бросать жену или причинять страдания больной старухе в богадельне? Мэрл ведь не какая-нибудь уличная девка на один раз! Если она будет с ним, он постоянно будет у ее ног, — он берет Мэрл за локти и исподволь подталкивает к кровати.

Мэрл не сопротивляется, глаза ее блуждают по комнате, ищут спасения, останавливаются на окне. Перед приходом Морица она стояла там, думала о раввине и целовала стекло. Ей кажется, что полоцкий даян стоит на улице, глядит на ее дом и знает, что там сейчас происходит.

— Спаси полоцкого даяна, он очень несчастный человек, весь город преследует его, сделай что-нибудь. Найди людей, которые заступятся за него. Ты, ты первый взбаламутил город против него.

— Не я был первый, и я не единственный. — Мориц садится на кровать и дрожащими пальцами лихорадочно ищет крючки на ее юбке. — У твоего раввина и без меня достаточно врагов, все святоши против него. Но можешь отрезать мне голову по самые плечи, если я трону его.