Безнадежные войны

В годы после войны не происходило каких-либо событий, примечательных для этой книги. Перед выборами 1977 года Даян рассматривал возможность выйти из состава «Маараха» и сформировать собственный список. Через одного из наших общих знакомых он предложил мне присоединиться к нему. На вопрос, какова идеологическая платформа новой партии, мне был дан ответ, что главное – не допустить возвращения территорий, захваченных в результате Шестидневной войны. В остальном мне будет предоставлена полная свобода голосования. Я согласился на предложение Даяна, подчеркнув, что моя цель – отстранить разложившийся «Маарах» от власти. А насчет моей позиции по проблеме Иудеи, Самарии и сектора Газа можно не беспокоиться. Если у нас и будут разногласия на этот счет, то только потому, что я более радикален, чем Даян. В принципе, все было согласовано, и мы решили, что обсудим детали после того, как Даян окончательно решит идти на выборы собственным списком. Однако Даян, по своему обыкновению, не рискнул выйти из «Маараха», чем меня не удивил. Так окончилась единственная практическая попытка ввести меня в политику.

Не знаю, как сложились бы обстоятельства, если бы Даян все-таки пошел на выборы своим списком. Полагаю, что он получил бы несколько мандатов, и, возможно, я бы прошел в Кнессет вместе с ним, и, возможно, моя судьба была бы другой. Оглядываясь назад, я немного стыжусь своего тогдашнего согласия. С тех пор мои моральные и нравственные принципы стали более четкими и определенными, и сегодня я бы не присоединился к одному из главных виновников войны Судного дня и ее результатов. Но тогда Даян пользовался авторитетом героя Шестидневной войны и считался основной надеждой сторонников активистской политики Израиля. Изменились и углубились мои понимание и взгляды как на государство Израиль, так и на его политику и роль в нашем регионе. Не говоря уже о тех нравственных нормах, которые я требую от нашего руководства. Но об этом далее.

Во время предвыборной кампании 1977 года я принимал участие в общественных акциях, предназначенных повлиять на правительство изменить государственную политику Израиля в отношении евреев, борющихся за выезд из Советского Союза. Мы призывали к более решительным действиям по оказанию давления на СССР и большей поддержке активистов борьбы и отказников. К тому времени я уже был знаком с политической верхушкой Израиля. Наибольшую поддержку нам оказывали оппозиционные партии, включая членов партии «Государственный список», основанной Бен-Гурионом в 1969 году. Кроме того, нас поддерживала Либеральная партия, которая составляла вместе с партией «Херут» партийный блок ГАХАЛ, а также члены правительственной коалиции, Партия независимых либералов и Национально-Религиозная партия. Но самую решительную поддержку, как нам казалось тогда, мы все-таки получили от движения «Херут» и прежде всего от ее руководителя, Менахема Бегина. В свои речи он постоянно включал требование изменить политику в отношении евреев из Советского Союза и их борьбы за выезд. В штабе «Херута», Доме Жаботинского, я чувствовал себя как дома, но в партию не вступал. Я все еще придерживался принципа не смешивать борьбу за выезд из СССР, которая должна быть вне политики, с партийной деятельностью. Более того, несмотря на близость моих политических взглядов к позициям «Херута», не все, что происходило в партии, было мне по душе.

Я помню случай, связанный с Меиром Кахане, который заставил меня насторожиться. Тогда его в первый раз арестовали в Израиле после одной из его провокационных демонстраций. Я считал, что узники Сиона и активисты борьбы за выезд не могут остаться равнодушными к его аресту так же, как и он не был равнодушен к нашей борьбе. Я составил петицию в его защиту, причем его лично, а не в поддержку его действий. Я пытался собрать подписи под обращением среди находящихся в Израиле активистов, но столкнулся с неожиданной реакцией некоторых членов партии «Херут», в особенности одной из самых ярких представительниц движения. Она сказала мне: конечно, у всех нас есть моральный долг перед Меиром Кахане и она и ее друзья поддерживают это обращение, но «партия этого не одобрит». Мне стало противно. Впоследствии я не раз встречался с таким подходом. Такой подход был частью советской, комиссарской ментальности, по которой партия была превыше собственных убеждений. Эти люди просто сменили красное знамя на бело-голубое, советскую демагогию на сионистскую, а некоторые еще и нацепили ермолку на голову.