Серая льняная ткань волной взвивается к потолку и летит вниз. Я держу свежую хрустящую простыню за уголки и, глядя, как она опадает, с затаенным страхом готовлюсь встретиться глазами с тем, кто стоит с другой стороны кровати. Вот простыня внизу, и я смотрю на тебя, но твой взгляд устремлен вдаль. Ты словно пытаешься осознать нависшее над нами черное облако боли и разочарования, однако не в силах на него взглянуть. А я, наоборот, могу смотреть только на тебя. В моей груди поселилась ноющая пустота, болезненное осознание, что я все испортил, обидев человека, чувства которого для меня дороже всего на свете.
Наши руки соединяют уголки простыни, складывая ее вдоль длинной стороны, и опасливо движутся навстречу друг другу, чтобы превратить в аккуратный квадрат.
– Давай я уберу, – предлагаю я.
– Не нужно, – бормочешь ты, засовывая сложенную простыню в нижний ящик комода.
Ты идешь в коридор, я неуверенно плетусь следом, чувствуя себя жвачкой, прилипшей к подметке твоего ботинка – мешающий, посторонний объект, от которого невозможно избавиться.
– Я не знаю, как должен был поступить.
– Артур, мне пора собираться.
– Я…
– Артур, я серьезно, – предупреждаешь ты. – Мне нужно подумать, ясно?
Пару мгновений я жду, потом жду чуть дольше и в конце концов говорю себе, что самым здравым решением было бы обсудить этот вопрос прямо сейчас и избежать ненужной боли, делая все второпях.
Лишь много позже я пойму, что мною двигали исключительно эгоистические мотивы. Я хотел побыстрее со всем разобраться, потому что
– Там… там настоящий бардак.
– Артур, ну правда, – неохотно возражаешь ты, стремясь поскорее закончить спор. – Тут не о чем говорить. У тебя работа, я все понимаю. Сплошные стрессы, бесконечные новые вводные, и даже в лучшие времена это чертов дурдом. Но когда ты в отпуске, ты в отпуске! Меня бесит, что они постоянно звонят! Как можно тебя так подставлять? Я устала…
Ты воздеваешь руки кверху, видя, что мы опять начинаем старый заезженный разговор, и не желая его продолжать.
– Все нормально, – убеждаешь ты. – Черт, это сейчас совсем некстати. Ты же знаешь, я терпеть не могу упаковывать вещи.
Ты находишь в комоде железнодорожную проездную карту и кладешь в свой кошелек. Мне бы признать, что ты права, извиниться. Меня удерживает от этого не гордость, а страх. Я убедил себя, что у меня стабильная жизнь, хотя на самом деле она трещала по швам из-за постоянного стресса и сознательного игнорирования проблем.
Если я извинюсь сегодня, значит, признаю, что был неправ в прошлом месяце и в позапрошлом, и много раз еще раньше. Осознание каждой ошибки запускает цепную реакцию, которая в итоге приводит к пугающей правде: я мямля и не в состоянии за себя постоять. А в итоге совершенно несправедливо страдаешь ты – самый всепрощающий человек в моей жизни.
– Дело не только в моей работе. Это… моя семья, – настаиваю я, произнося целых десять ненужных слов, вместо двух, которые бы все решили.
Ты раздраженно взмахиваешь руками.
–
– Я тебе не нужен позарез. А матери завтра
– Знаешь, Артур, хреновый же она начальник! Я все понимаю, она твоя мама, но ей пора научиться разделять работу и личную жизнь!
Я молча открываю и закрываю рот, как неисправный торговый автомат, в котором застрял товар. В наступившей тишине с улицы доносится дружный хохот компании, гуляющей теплым пятничным вечером по Блумсбери. Лучше бы мы веселились с ними.
– Что же ей… – запинаюсь я. – Джулия, это
– Нет. – Ты швыряешь в сумку сарафан и смотришь на меня. – Это бизнес. Им владеет твоя семья, но это
– При чем тут… Дело не только в… Это важно! – запальчиво восклицаю я.
– Важно?
– Да!
– Так важно, что, кроме тебя, попросить некого? Так важно, что тебе приходится отменять встречу с людьми, которые должны быть для тебя действительно важны?!
– Тоже мне событие! Всего лишь дурацкое барбекю!
Ты вдруг замолкаешь. На твоем лице застывает тоскливое выражение. Я чувствую себя так, словно заплыл далеко в море, а потом, оглянувшись, вижу, что меня отнесло за сотни метров от того места, где осталось полотенце. Не понимаю, как я настолько отдалился от простого «извини», но теперь туда уже не вернуться.
– Тебя, видимо, не волнует, что у моей семьи праздник и это для них важно? – Ты выкладываешь факты спокойно, без эмоций. – Ладно. Однако я предупреждала тебя заранее. За несколько месяцев. Отметила в календаре. Ты согласился. Ты обещал. И я вправе обидеться на то, что у тебя вчера вдруг поменялись планы.
– Ах вон как! – У меня лопается терпение. – Ты прекрасно знаешь, что мне эти посиделки неинтересны! Неинтересны, Джулия! Я вечно пытаюсь всем угодить, пытаюсь быть ответственным! Правда, не знаю зачем. И не знаю, зачем отстаиваю свой выбор пойти на работу, которую ненавижу.