Безобразия в образовании

Теперь «по второму вопросу» – насчет того, что в общении с ребенком нет и не может быть запрещенных эмоций. Далее, правда, следует оговорка: «…Но при одном условии: он не должен сомневаться в безусловности вашей любви» (с. 3), то есть читателям фактически приказывают («не должно быть!») проявлять в общении с детьми массу отрицательных эмоций, дурных чувств: раздражение, злобу, гнев, ненависть, ярость. Что же это получается? Чувство вины испытывать плохо, а те пороки, в которых люди каются на исповеди, признаны нормой отношений с ребенком? Почему он при этом не должен сомневаться в безусловности родительской любви, нам не поясняют. Вероятно, исходя из логики: «бьет – значит, любит». Но это дело десятое. А вот призыв не смирять, не укрощать страсти, а выплескивать их на окружающих, причем на слабых и беззащитных, коими являются дети, – это один из краеугольных камней предлагаемой антихристианской педагогики.

И не стоит обманываться приведенными в конце главки слащавыми советами петь ребенку колыбельные и гладить по волосам. Яд опасен не тогда, когда он хранится в бутылке с соответствующей надписью, а тогда, когда его подмешивают во вкусную и здоровую пищу.

Вторая глава – «Самое верное средство от детского пьянства» – ошарашивает уже своим началом. «Взрослым вообще-то нечем поделиться со своим ребенком, и они не должны особенно настаивать на том, чтобы дети брали с них пример, потому что такового они как раз и не подают» (с. 4). Как любили шутить провинциальные конферансье: «Вот так номер! Я чуть не помер!». Стало быть, родители теперь не должны настаивать на том, чтобы дети брали с них пример! Одной корявой (судя по всему, неумело переведенной) фразой сокрушается основа основ воспитания. Во все времена все народы независимо от верований, культуры и национальной принадлежности учили детей брать пример с родителей. Да иначе и быть не может! Отец и мать для ребенка – это первые люди, которых он видит, первообразы людей. Их интонации, выражение лиц, манера поведения и т. п. прочно запечатлеваются в его душе и служат образцом. Это импринтинг – неизгладимое впечатление, неизбежный пример, образец, подражание которому происходит помимо воли ребенка. (Не потому ли возникает столько проблем с детьми-сиротами, которые воспитываются в детском доме?). Так что родители все равно будут для ребенка примером, никуда от этого не денешься. Но, восприняв новую воспитательную установку и отказавшись от роли идеала, родители утрачивают рычаги влияния на ребенка, толкают его к неуправляемости, к патологическим страхам, ибо если взрослый не авторитет, он и не защита!

Что же касается родительского несовершенства, то несовершенство свойственно природе человека, как, впрочем, свойственно и стремление к совершенству, о чем мы уже сказали. И этому стремлению, кстати, очень способствовали дети: отец и мать старались в их глазах выглядеть умнее, добрее, благороднее – словом, совершеннее, чем они есть на самом деле. Ребенок, сам того не подозревая, вынуждал их подтягиваться до идеального образа. Ну, а уж если родители вели недостойный образ жизни, детей старались от них оградить, а родителей в таких случаях подвергали позору, остракизму. Выходит, что еще вчера подвергалось суровому осуждению, сегодня чуть ли не вменяется в обязанность?

Ориентация родителей на «беспримерность» провоцирует социальное сиротство. Ребенок, лишенный идеала в семье, начинает искать его на стороне. А в сегодняшней жизни вместо идеала ему скорее встретится антиидеал: наркоторговец, ласковый педофил, глава тоталитарной или сатанинской секты или просто «отвязанный» сверстник.

Приведя кошмарные статистические данные о детском пьянстве (которое якобы повально), авторы учат взрослых правильному реагированию: «Что же делать? Поддаваться порывам. Да, порыву любви и порыву гнева. Как же так, скажете вы, кричать в гневе? Ругаться, драться? Но разве в порыве любви мы не хватаем ребенка и не целуем его? Сердечный порыв, если дать ему настоящую волю, человечен по существу и форме. Он благороден» (с. 4).

Итак, в одном ряду, соединенные союзом «и», оказались любовь (высшая христианская добродетель) и гнев (один из семи смертных грехов). Иными словами, между добром и злом поставлен знак равенства. Можно обругать ребенка нецензурной бранью, можно даже ударить его: ведь «сердечный порыв, если дать ему настоящую волю, человечен по существу и форме». А убийство, если разобраться, разве не человечно? Бывает, конечно, запланированное, преднамеренное, а бывает совершённое в состоянии аффекта – искренний, «сердечный порыв». Рискуя вызвать по отношению к себе сходный «сердечный порыв» со стороны авторов брошюры, все же процитируем поучение православного подвижника старца Иосифа с горы Афон: «Пусть слюна твоя во рту станет кровью, ты все равно не произноси ни одного слова в гневе». Вот вектор традиционной русской педагогики, а брошюра предлагает нам какую-то иную педагогику, не имеющую ровно ничего общего с традицией.