Хвост пистолетом у меня не очень получается, но голос не дрожит – и то хорошо.
– А разве нет, Элиза? – он криво улыбается и даже не знает, как мне неприятно это имя. – Или для тебя привычнее Гелла, м-м? Как тебе больше нравится, детка?
– Я – Элла! – бросаю ему в лицо. – Хотя для Вас ведь предпочтительнее – Диана! Тогда какой смысл…
Ой, какая ду-ура! На мгновение я даже зажмуриваюсь, отчего ещё несколько слезинок срываются из глаз, и я торопливо разворачиваюсь к нему спиной. Отлично! Не хватало ещё закатить ему сцену ревности со слезами.
– Извините…
Стараюсь незаметно привести себя в порядок. Вот с чего я так расквасилась, спрашивается? Это всё эмоции…
– Эл-ла, значит, – мурлычет, как кот. – Элла… Думаю, я запомню.
Я разворачиваюсь.
– Кажется, у нас осталось одно незаконченное дельце, Эл-ла?!
Память тут же с подленькой услужливостью подкидывает мне одно из незаконченных…
– Это в тот раз, когда ты потерял сознание, не выходя из меня?
Его глаза удивлённо расширяются.
– Можем и оттуда продолжить. Кажется, я тогда вёл себя, как грубое животное? Я мог бы это исправить. И клянусь, что больше не покину тебя в самый неподходящий момент.
– Прости! – зажимаю себе рот ладонью и оправдываюсь, и снова прошу прощения.
– Ты, наконец, вспомнила, что мы на «ты»…
– Конечно, я прощу тебя, Эл-ла-а… Если попросишь ещё… И обратишься ко мне по имени, – приближается ко мне… крадётся.
Мы будто снова в приват-комнате, но на этот раз роли поменялись. И такие кошки-мышки мне не очень нравятся. Я начинаю трусливо отступать.
– Правильно, малышка, сними эти стёкла. Посмотри на меня своими дьявольскими глазами.
Я отдёргиваю ладонь от своего лица, ещё шаг – и упираюсь в стену, а его большие руки лишают меня возможности бежать. И сил лишают… и воли…
– Только не говори, что боишься меня, Эл-ла. Ты ведь понимаешь, что я не могу тебе сделать ничего плохого, правда?
Его губы приближаются к моей шее. Если поцелует… Нет, боже, он меня обнюхивает!
– Зато я могу сделать очень хорошо… Очень… Я хочу сделать тебе хорошо. Только попроси меня, Эл-ла… По имени попроси.
И где-то уже на краю обморока я упираюсь руками в его грудь и лепечу онемевшими губами:
– Пожалуйста… Евгений Александрович, я сейчас на… на работе…
Его сердце бьёт в ладони, словно тяжёлый молот…
– Не то говоришь, маленькая, – он так тяжело дышит, а я совсем перестаю дышать, когда он берёт мою руку и начинает… целовать. – Сними очки, детка.
Это всё словно не со мной…
– Э-это что здесь происходит?! – голос Александра Андреевича звучит как сквозь толщу воды. – Женя, ты что делаешь, ты оху… Ты с ума сошёл?! А ну-ка… Эй!
Моим пальцам становится холодно, потому что их больше не касаются его губы… Зато пылает щека, когда он проводит по ней кончиком носа и со стоном вдыхает. Затем разворачивается к отцу.
Вот, кажется, и конец моей строительной карьере.
– Ох, сынок, а что у тебя с глазом?! Кто это сделал? – закудахтал мой босс.
– И тебе доброе утро, папа, – недовольно приветствует его Женя.
Хоть бы дыхание унял… Что теперь подумает его отец?
– Здравствуйте… – подаю голос из-за широкой Жениной спины.
– Доброе утро, Эллочка, – босс пытается сдвинуть в сторону несдвигаемого Женьку, чтобы рассмотреть меня. – У тебя всё в порядке, девочка?
Я быстро киваю и молюсь, чтобы они оба исчезли в своих кабинетах и дали мне перевести дух и прийти в себя.
– Думаю, пап, тебе совершенно не о чем переживать. Я не в Эллочкином вкусе.
Глаза Ланевского-старшего поползли на лоб раньше, чем мозг был способен осознать сказанное. Босс посмотрел на меня так, словно я заявила о своём неземном происхождении.
– Э-э… – заблеял он, – ну что… умная девочка… Разборчивая… Пойдём, сынок, поговорим.
Босс по-прежнему с выпученными глазами рванул в свой кабинет и оглянулся у двери, не скрывая ухмылки.
– Евгений, ты ведь не останешься плакать в приёмной? Как-никак уже большой мальчик.
– Я догоню, – рявкнул Женя, не оглядываясь на отца. Наклонившись ко мне, он прижимает зубами мочку уха и хрипло мурчит: – Я о-очень большой мальчик, Эл-ла-а! Ты же помнишь?..
56 Женя
Оставив сильно порозовевшую Милашку в полуобмороке, я в приподнятом настроении проследовал за отцом в его кабинет.
Растерялась, маленькая! Охереть! А в «Трясогузке» ни хрена не терялась! Разделала меня как ананас перед трапезой. Похоже, в нашем случае смущение прилагается в нагрузку к парику и очкам.
– И что это было? – грозно вопросил отец. – Тебе твоих шлюх мало?