Безобразная Эльза

– Что и требовалось доказать! – торжественно объявляет Инесса. – И, заметь, никаких истерик! Жоржик уже давно привык, я ведь как только его не называла – и Игорем, и Славиком, и даже Борюсиком! – При упоминании Борюсика Жоржик заметно вздрогнул, а Инесса нежно погладила его по щеке. – Прости меня, мой сладкий сахар, иногда я бываю совершенно несносной старухой.

– Моя девочка, – ласково произнёс Жора со смешным акцентом и поцеловал Инессу в ладонь.

– Дурёха ты, Элка, а ещё учить меня вздумала! – уже беззлобно ворчит Инесса. – Согласна – неприятно, но не смертельно. Сплоховал пацан… Но это ведь даже не подсознание работает, а просто чудит память болтливого языка, выдавая…

Смысл следующих слов от меня ускользает, а мне так хочется вцепиться в это сомнительное объяснение и облегченно выдохнуть… Я старательно фокусирую зрение на Инессе, но она расплывается перед глазами…

– Элка! Эллочка!..

На лоб ложится чья-то приятная прохладная ладонь.

– А́схима, – грохочет в ушах мужской голос. (А́схима – плохо (греч.))

– И что это за слово такое ху*вое? – громко орёт Инесса.

Её голос нарастает, а слова сливаются в единый звук и бьют по голове, как ритуальные барабаны, отправляющие меня на жертвенный огонь. Он уже охватил моё тело изнутри и снаружи, обжёг горло и теперь выжигает глаза. Сквозь чёрные языки пламени я ещё различаю мечущуюся в панике женщину и, падая в пропасть, успеваю почувствовать удерживающие меня руки… прежде чем проваливаюсь в тихую и спасительную темноту.

47

Тихо. В голове совершенно пусто и так хорошо… Даже шевелиться лень. Горестный всхлип неожиданно вторгся в мою блаженную идиллию, и я открыла глаза.

– Мама? – моё удивление звучит сипло и ломко, а я лишь теперь ощущаю, как пересохло во рту. Касаюсь пальцами горла. – Водички...

– Малышка моя, – мама снова всхлипывает и подрывается с места. – Я сейчас принесу, только лежи, не двигайся.

Почему не двигаться?! О, господи!

Меня охватывает паника, и двигаться я начинаю очень интенсивно. Вроде бы всё работает… А что было-то? Последнее, что помню, – мне было очень плохо. Неужели я упала в обморок? Осмотревшись, понимаю, что нахожусь у Инессы, в своей комнате… Но мама-то здесь как… почему? И самое удивительное – за окном светло. Это же сколько я отсутствовала?

Мама вернулась с чашкой в руках, а следом за ней – Инесса. На ней лёгкий брючный костюм и домашние туфли – никаких смелых разрезов и вырезов – всё, кроме лица, выглядит элегантно и сдержанно. А зная, как щепетильно Инесса относится к своему внешнему виду, я представляю, каково ей сейчас демонстрировать свои ранения.

Инесса приложила руки к груди и с облегчением вздохнула:

– Боже мой, деточка, как же ты нас напугала!

Я посылаю ей растерянный и виноватый взгляд – неудобно получилось. Протягиваю руки к чашке и хочу привстать.

– Элиза, лежи, я сама, – командует мама. – Как ты? Голова не кружится?

– Мам, у меня ничего не кружится, – я всё же усаживаюсь в постели. – Я чувствую себя, как космонавт перед стартом. Что вы все так всполошились?

И женщины по очереди эмоционально рассказывают, что же я пропустила. Ну как эмоционально… Судя по тому, что Инесса не обронила ни одного нецензурного слова, её эмоции продолжают кипеть внутри. Перегореть она не способна, а значит, аттракцион «Прячьтесь, суслики!» – ещё впереди!

Таки да – вчера я побывала в кратковременном обмороке и долгой огненной лихорадке. Даже бредила! Представляю, что я там наболтала! Но Инесса – кремень – если и расскажет, то только мне. А моя мама, которая ни разу не паникёрша, с чего-то вдруг забеспокоилась обо мне в полночь и решила позвонить. Инесса справедливо рассудила, что мать обязана всё знать, и ответила на телефонный звонок. Спустя час мама уже была здесь и с тех пор от меня не отходит.

Ой, бедненькая моя, она же всю ночь не спала!

Спасла меня бригада скорой помощи, примчавшаяся по зову насмерть перепуганной Инессы. К счастью, с собой не забрали. Сказали – переутомилась. Отдохнёт, мол, и болезнь как рукой снимет. Вкололи убойную дозу жаропонижающего, а вторым уколом успокоили до утра. К слову, уже утро, и я спокойна, как удав. Ничего не болит, нигде не горит и страшно хочется есть. А ещё мне любопытно, куда подевался Жорик, ведь в повествовании двух женщин о его участии не было сказано ни слова.

Всё прояснилось, когда мама ненадолго вышла из комнаты.

– ПиZздос! – с чувством произнесла Инесса. – У Жоржика скоро разовьётся клаустрофобия! Он там уже весь обоссался!

– Где? – вытаращилась я на неё.

– В спальне, конечно! Не в туалете же мне его прятать! Но я предупредила – не дай боже чихнёт или бзднёт – я ему эти источники звуков местами поменяю. Так этот мандюк, пока я гостей развлекала, приспособил свой шланг в мою любимую вазу. Ни х*я не ночную!

– Простите, ради бога! – я даже попыталась встать с кровати с твёрдым намерением увести... гостей?

Она сказала гостей?