Безобразная Эльза

Мама обвиняла себя и папу – за то, что не заметили, не предотвратили, дома не удержали. За то, что мы все живы, а Юрки нет. Я тогда часто думала, что если бы у мамы был выбор между мной и Юркой – она бы выбрала сына. А папа… Мой замечательный папа… Он тоже был раздавлен горем. И мамой. Так и улетел от нас… весь раздавленный. Я не простила его. Не за себя – за маму не простила. Он должен был подождать, потерпеть, ведь он такой сильный мужчина… И так был нужен моей маме.

Мама знает, что я не простила папу, знает, что избегала с ним встреч, не принимала подарки. Но она даже не может себе представить, как я люблю его и скучаю. Как мечтаю очутиться в его медвежьих объятиях и услышать родной голос: «Где моя принцесса Лиз?!»

Твоя принцесса давно уже выросла, папочка. Но так и не дождалась твоего возвращения.

Наверное, я эгоистка, и папа имел право на собственное счастье… Но как же тогда – «и в горе, и в радости…»? Он не забывал меня и искал встреч, а я не хотела делить его с другой семьёй, мне не нужно было его внимание по кусочкам, по глоткам… Я хотела пить из полной чаши.

Нам с мамой было очень трудно, но мы никогда не просили его помощи. Свою прекрасную большую квартиру мы сдали сперва на год и сняли маленькую и недорогую. Потом продлили срок аренды… А потом со мной случилась беда и, чтобы спасти моё лицо, мама заключила долгосрочный договор аренды. Шрам всё равно остался, а в квартире до сих пор хозяйничают чужие люди. А был бы папа рядом – мама никогда не стала бы пить, и мы жили бы в своей квартире, и не было бы в нашей жизни чокнутого майора… А возможно, и травмы моей не случилось бы. Наверное, это так по-детски – назначить ответственного за все наши беды.

«Это нормально», – дипломатично сказала мне Инесса. И пояснила, что мне, маленькой девочке, было не по силам изменить ситуацию, поэтому я справедливо нашла виновного. Но я почувствовала недосказанность – моей маме было по силам. Неправда! Горе высосало все её силы. Но она всё равно справилась, не опустила руки. И она любит меня. Очень любит! Почти как Юрку. Хорошая у меня мама. И Инесса со мной согласилась.

Погруженная в тяжелые мысли и воспоминания, я с удивлением обнаружила прямо перед собой голубую высотку. Быстро же я пришла. И рано. Можно было бы ещё погулять, но пронизывающий ветер пробирает до костей, да и ноги уже замёрзли. К хорошему очень быстро привыкаешь, и теперь моё старенькое пальто уже не кажется мне комфортным, да и сумочка выглядит жалкой. Заелась совсем!

– Элла-а-а! – окрик настиг меня у самого входа в здание.

Как он здесь в такое время? Почему?

Этот голос просто невозможно не узнать – он уникальный! Рычащий раскатистый бас прокатился по центральной улице, заставляя прохожих вздрагивать и озираться в поисках источника звука.

– Эллочка, голубка моя, я здесь!

Хм, голубка!

Я вдруг вспомнила, что оскорблена и, оглядываясь, состряпала на своём лице выражение холодной неприступности.

Ну и?..

Губы сами растянулись в улыбке…

Боже! Какое чудо! Это правда мне?

Из-за охапки белых тюльпанов выглядывает короткий ёршик светлых волос. Лица почти не видно, но я знаю, что Гена улыбается. Очень заметно по глазам. Раньше я думала, что улыбающиеся глаза – это такая метафора, придуманная модными фотографами. Теперь вижу – не приврали.

Ну и как на этого парня можно обижаться?!

– Эллочка! Стой, не двигайся! А то ведь меня без Жеки внутрь не пропустят, а этот же стахановец ещё спит, небось. А я вот – раньше солнышка подорвался! Я ж третий день от переживаний не знаю, куда себя пристроить!

Теперь об этом известно всем прохожим и жильцам близлежащих домов. И только мы с Геной знаем, что он лукавит – позавчера он нашёл-таки, куда пристроиться.  

Гена приближается очень быстро, обнимая одной рукой огромную коробку с тюльпанами, а другой сжимает короткую лапу... ярко-зеленого крокодила. В натуральную величину, между прочим! Рептилия не сопротивляется, обреченно устремив в небо выпуклые стеклянные глаза и шлепая длинным хвостом по лужам. Ох, мужчины!..

– Приве-эт! – лицо Гены по-прежнему скрыто за цветами, но, судя по голосу, улыбка растянута от уха до уха. – А знаете, Эллочка, а я пока ехал, думал – вот если не захочет меня простить, брякнусь на колени и поползу следом, пока не сжалится. И это... если что, я не передумал! Просто смотрю – Вы улыбаетесь... Так что, ты меня прощаешь?  

Наверное, Гена и правда переживает, раз не замечает, как постоянно перепрыгивает с «вы» на «ты».

– Нет, не так… Эллочка, прости меня, пожалуйста! Я конченый муд... Не, «мудрец» здесь не подходит... Да? Мутант, наверное… Да?

Он пожимает широченными плечами – такой смешной со своей ношей, и так трогательно смущается, что, не выдержав, я начинаю смеяться.