Сонми,
Я несколько раз брал ручку, но не мог начать. Раньше я записывал все, что хотел сказать, но со временем писать стало труднее. А вчера я получил твое письмо.
Я решил, что просто попробую начать – запишу все, что приходит в голову, как раньше, когда делился мыслями на нашем форуме. Помню, как-то раз, когда был еще совсем маленький, я поехал с мамой в Сеул (сейчас мне кажется, что это было на Ёидо) и видел, как на улице собирался отряд специальной полиции. Рядом стоял их автобус, и на окнах у него были какие-то решетки. Полицейские стояли в ряд с дубинками и щитами в руках и чего-то ждали. Я испугался. Вслух нельзя было говорить, что мне страшно, поэтому я молча прошел мимо, но до сих пор помню все это очень явственно. Забавно, что теперь я сам служу в спецполиции.
Когда ты узнала, что я ухожу в армию, ты велела мне не терпеть. Сказала не пытаться все вытерпеть. Ты впервые просила меня о чем-то, поэтому я решил выполнить обещание во что бы то ни стало. Но я по-прежнему терплю, Сонми. Что терплю? Много чего. Наверное, я уже ничего не жду от людей, не надеюсь на них и просто терплю.
Когда я приехал сюда, самым сложным было запомнить номера автомобилей. Старший суперинтендант, суперинтендант, старший инспектор, инспектор… Нужно знать и марки, и номера их машин. Нужно стоять на въезде в участок у бетонной будки на КПП, смотреть вперед и отдавать честь, если приезжает высокий чин. Сначала вместе со мной встает кто-нибудь из старших по званию, но потом он уходит, и я должен несколько часов стоять один. Я постоянно засыпаю. Даже выпрямившись по струнке, я засыпаю стоя и вижу короткие сны. Иногда меня совсем поглощают мысли. С цифрами у меня плохо, и первое время я не успевал сообразить, чья машина въезжает – старшего суперинтенданта или инспектора. Для меня они все были просто черные, серые или белые, но постепенно я приучил себя различать марки. С номерами тоже стал справляться лучше, хотя все еще не идеально.
Все говорят, что сложно стоять так долго в одиночестве, но мне, наоборот, нравится. Просто стоять и несколько часов смотреть вперед. Сколько тяжести еще нужно вынести, чтобы наконец началась нормальная жизнь? Я постоянно думаю об этом в последнее время. И хочу, чтобы все поскорее закончилось.
В последний раз, стоя у КПП, я думал о том, что ты спросила по телефону – знаю ли я, что такое любить. Я тогда немного удивился, потому что давно не слышал это слово. Любовь, любить…
Это было в первом классе средней школы. Мы тогда жили в Канвондо, и у нас дома часто собирались военные с семьями. Мужчины высоких чинов садились на диван, а нижестоящие – на пол, жены высокопоставленных лиц сидели на стульях за столом, а жены нижестоящих суетились на кухне. Тогда я и увидел ее.
Ей было лет двадцать пять, она всегда выглядела смущенной. Она постоянно пыталась подключиться к беседе, которую вели женщины, но у нее не получалось, а ее муж вечно смотрел на нее с недовольством. Каждый раз, когда я встречал их на улице, муж шел далеко впереди, а она с вещами наперевес плелась сзади. Около моей школы было много заброшенных домов – такой «мертвый» переулок. Однажды после уроков я шел по этому переулку и увидел там ее. Она сидела на корточках и курила. Она испугалась и потушила сигарету об асфальт. Рядом с ней лежал пакет с покупками. Я остановился, она спрятала свою растерянность и подозвала меня к себе. Достав из пакета упаковку миндаля в шоколаде, она протянула ее мне. С близкого расстояния она выглядела еще моложе. Она была в очках и, скорее всего, плакала, потому что кожа вокруг ее глаз была красной. Все ее лицо было опухшим. Я почему-то подумал, что просто не могу не принять от нее угощение, и решил показать, как оно мне понравилось. Я разорвал упаковку и стал хрустеть орехами. Было правда вкусно. Я собирался съесть пару штук из вежливости, но, когда очнулся, понял, что съел всю коробку.
Она сидела на корточках и смотрела на меня. Я тоже сел и посмотрел на нее в ответ. Не знаю, с чего я решил, что она выслушает мою историю, но я ей все рассказал. Рассказал о том, что чувствую, когда папа с братом меня бьют. О том, что, когда они колотят меня без причины, другой «я» пытается отстранить меня от моего тела и убедить в том, что это тело не имеет к настоящему мне никакого отношения.
Она внимательно слушала. Тогда я впервые понял, что можно утешить человека, просто выслушав его. Когда я договорил, она посмотрела на меня и произнесла:
– Они просто тебя любят. Твой брат и папа тебя любят, поэтому так поступают. Ты поймешь, когда станешь взрослым. Все это – просто любовь.
Я вскочил на ноги, пошел прочь из переулка и плюнул на землю. Сладкий привкус шоколада, прилипший к языку, стал противным. Избавиться от него никак не удавалось. Тогда я подумал, что «любовь» – липкое и грязное слово. Очень грязное. Я пообещал себе презирать любого, кто его произнесет.
Я не знаю, что такое любить. Возможно, я могу испытывать это чувство сам, но мне кажется, что это что-то страшное и мерзкое. Люди и правда считают, что с алиби под названьем «любовь» можно делать все, что угодно?
Спустя несколько дней у нас снова собрались гости. Она постелила на пол газету, поставила на нее переносную плитку и жарила свинину. Спина на ее небесно-голубой блузке промокла от пота, лицо тоже было влажным. Пока все поднимали тосты и смеялись, она, словно не имела никакого отношения к их миру, оттирала свиной жир от раскаленной сковородки и потела над горячей плитой. Она сидела среди людей, которым было даже не интересно, кто жарил для них это мясо, пока она сама не могла съесть ни кусочка. На миг наши взгляды пересеклись, но я тут же отвернулся. «В твоем понимании любовь выглядит так?» – мысленно спросил я.
Наверное, в те минуты она тоже убеждала себя, что все это «любовь». Можно было упрекнуть ее, сказать, что это слово – фальшивка, которой она пыталась себя утешить. Но кто мог упрекнуть ее? Как можно упрекать человека, который одинок настолько, что даже не может придумать нормальных слов утешения? Когда ты произнесла слово «любовь», я вспомнил об этом. Вспомнил мокрую спину той согнувшейся над плиткой женщины.
Когда начал писать, не представлял, что смогу выдавить из себя хотя бы страницу, но в результате исписал три листа с обеих сторон. Я всегда считал, что отношусь к людям, которым комфортно одним, считал, что могу спокойно жить, даже ни с кем не разговаривая, но, пока писал тебе это письмо, понял, что изменился. Хочу скорее встретиться и поговорить с тобой.
Конму
