Я встала и пошла к себе. Я снова наступила на эти грабли, несмотря на то, что давным-давно дала себе обещание ничего не ждать от людей.
Я приехала в разгар лета, но теперь была зима. Помню, что, когда уезжала, дорога была покрыта ледяной коркой. Я сидела в междугороднем автобусе, но ощущения, что возвращаюсь домой, не было. Пансионат в тот момент казался мне родным, а место, куда я должна была вернуться, – незнакомым.
В очередной отпуск Конму мы встретились в чайной. Впервые за целый год мы собрались втроем.
– Ты что, подрос? – спросила я.
– Ага, – ответил он. – Я вырос на два сантиметра, нас недавно измеряли.
Спросить у костлявой Морэ, почему она так похудела, я не решилась. Конму тоже не спрашивал. Мы сидели друг напротив друга и старались шутить. Всем своим видом мы пытались показать, что у каждого из нас все хорошо. Морэ достала фотоаппарат из сумки и дала его Конму.
– Теперь храни его у себя, – сказала она. – Я не фотографирую, да и с тобой мы видимся нечасто, даже когда ты приезжаешь.
Конму спокойно взял камеру.
– Ну, тогда… – он включил фотоаппарат и прицелился в нас объективом.
– Больше не снимай меня так, – сказала Морэ.
Конму пожал плечами и опустил фотоаппарат на колени. Он старался не подать виду, но его взгляд выдавал, что это его задело. Морэ, казалось, сама не ожидала от себя таких слов.
– Мне нравятся твои фотографии, – произнесла она. – Спасибо, что до сих пор фотографировал меня. Когда я смотрю на них… – Морэ задумалась. – Если честно, мне было одиноко, когда вы разъехались…
Мы не сразу нашлись что сказать.
– Из нас ты единственная, кому было не одиноко.
– Сонми, – Конму сделал мне знак глазами.
– Конму служит в армии, а в Канвондо я поехала денег заработать. Мы что, до моего отъезда были настолько близки? Ты сама все время пыталась отдалиться. Ты… Ты думаешь, я гораздо сильнее, чем ты?
– Сонми! – Конму схватил меня за плечо.
– Тебе просто не хочется видеть, что я слабая! – ответила Морэ. – И при этом ты говоришь мне, что я неискренняя! Что я должна делать? Если мне одиноко, разве я не могу об этом сказать? Почему мне нельзя даже заговорить об этом рядом с тобой? Я тоже человек. Небезупречный человек. Если я говорю, что мне одиноко, это не значит, что я виню тебя!
– Ты могла сказать это тогда.
– После того, как ты уехала в Канвондо, я решила вернуться к парню. Я не могла тебе сказать. Я боялась, что ты будешь окончательно презирать меня.
– Боялась меня?
– Потому что ты дорога мне, – сказала Морэ. – Я не хотела все испортить.
Я обняла заплаканную Морэ. Ее тело было горячим, будто она простудилась. Под тонким свитером прощупывались острые плечи и позвоночник. «Почему она такая слабая», – подумала я тогда. Я утешала ее, но внутри осуждала сильнее, чем когда-либо.
«Она сама поставила себя в ситуацию, из которой могла спокойно выбраться, а теперь капризничает передо мной и Конму и жалуется, что ей одиноко, – думала я, похлопывая ее по спине. – В мире столько настоящей боли, а ты, как ребенок, плачешь из-за такой ерунды».
Конму сидел напротив и разглядывал лежавший на коленях фотоаппарат. Мы молчали, пока Морэ не перестала плакать.
– Теперь все уже не будет как раньше, – сказал Конму. – Мы будем встречаться с другими людьми, закончим учебу, начнем работать, и, наверное, станем еще более одинокими. – Он посмотрел на меня. – И когда-нибудь вы скажете: «Мы не хотим общаться с таким стариком, как ты». А я буду цепляться: «Ну, пожалуйста, потусуйтесь со мной!» – прилипну к вам как банный лист и не отлеплюсь.
– Дедуль, отлепись, пожалуйста! – Морэ сделала вид, будто отряхивает штаны, и улыбнулась.
Теперь мы наконец могли поговорить: Морэ впервые устроилась на подработку, а Конму повысили в звании, и он впервые поднялся на крышу участка.
– Из-за риска самоубийства простым рядовым подниматься запрещено.
Он рассказал, что даже не представлял, как красив ночной Сувон и как прекрасно ночное небо над ним. Сказал, что теперь, как только выдается минутка, он поднимается на крышу и смотрит на пейзажи вокруг. Он выглядел довольным.
Мы рассказали все новости, которые накопились за это время, и пошли в пиццерию. Нам принесли огромную пиццу. Я съела два куска, Конму – пять, а Морэ всего один. Та самая Морэ, которая раньше съела бы минимум три куска и еще закусила бы салатом.
– Я пойду, – сказала она, когда мы вышли. – Устала немного.
Она пошла в сторону перекрестка. Мы стояли и смотрели ей вслед, ожидая, что она хоть раз обернется, но назад она не посмотрела.
Мы с Конму купили пива и пошли в кампус. Похожий на курган холм был покрыт сухой травой, а из его центра поднималась деревянная лестница. Несмотря на холод, мы сели на землю и открыли пиво.
– Ты не знаешь, почему Морэ такая тощая? – спросила я.
Конму покачал головой.
Я догадывалась, что она снова стала встречаться с тем парнем. Догадывалась с тех пор, как она стала реже мне звонить. Конму сказал, что, когда он приезжал в прошлый раз, она сама рассказала ему об этом.