Безрассудная

Хромая, я дошла от арены до Лута и пробралась в белую хижину, которую раньше именовала домом, а Сопротивление — штабом, и меня встретила пустота. В тайной комнате не было знакомых лиц, и я осталась один на один со своей болью и замешательством.

Я была одна — совсем одна — вынужденная сама приводить в порядок свое тело, разум и истекающее кровью сердце.

Дерево подо мной скрипит, и я усмехаюсь.

Снова оказавшись на полу, я поддеваю балку, чтобы разглядеть темную нишу под ней. Затем качаю головой и бормочу:

— Это девятнадцатая половица от окна, а не от двери, Пэй…

Протягиваю руку в темноту, и пальцы обхватывают незнакомую рукоять кинжала. Сердце болит сильнее, чем тело, и я мечтаю почувствовать знакомую стальную рукоять отцовского оружия в своей ладони.

Но я предпочла кровопролитие чувствам, когда метнула любимый клинок в горло короля. И единственное, о чем я жалею, так это о том, что он нашел его, пообещав вернуть только, когда вонзит его мне в спину.

Пустые голубые глаза отражаются в блестящем лезвии, которое я поднимаю на свет, и это пугает меня настолько, что я отбрасываю ненавистные мысли. Моя кожа покрыта порезами и ссадинами. Я сглатываю, когда провожу пальцами по глубокой ране, что тянется вдоль шеи. Тряхнув головой, засовываю кинжал в сапог, убирая его подальше.

Я замечаю спрятанный в шкафу лук и колчан с остро заточенными стрелами, и на моем лице появляется тень грустной улыбки при воспоминании о том, как отец учил меня стрелять, а единственной мишенью было корявое дерево за нашим домом.

Закинув на спину лук с колчаном, я перебираю остальное оружие, спрятанное под полом. Бросив несколько острых метательных ножей в свою сумку, где уже лежат паек, одеяло, фляги с водой и несколько скомканных предметов одежды, которые я поспешно уложила внутрь, с трудом поднимаюсь на ноги.

Никогда еще я не чувствовала себя такой слабой и искалеченной. От этой мысли во мне закипает злость, я срываю с пояса нож и с остервенением вгоняю его в обшарпанную деревянную стену перед собой. И когда клеймо над сердцем натягивается от движения, мою руку пронзает жгучая боль.⠀⠀

Напоминание. Олицетворение того, кто я такая. Или, скорее, кем я не являюсь.⠀⠀

«О» означает Обычная.⠀⠀

Я стискиваю зубы и посылаю нож в полет. Лезвие погружается в дерево. Шрам жжет, радуясь, что будет вечно существовать на моем теле.

«…я оставлю след на твоем сердце, чтобы ты не забывала, кто его разбил».

Я подхожу к клинку и уже собираюсь извлечь его из стены, когда под ногой скрипит доска, привлекая мое внимание. Невзирая на мое знание о том, что в домах трущоб скрипучие половицы — не редкость, любопытство заставляет меня нагнуться, чтобы проверить.

Если бы каждая скрипучая доска была тайником, наш пол был бы усеян ими…

Дерево приподнимается, и мои брови удивленно взлетают вверх. Я протягиваю руку в темноту скрытого отсека, о существовании которого даже не подозревала, и издаю короткий смешок.

С моей стороны было глупо думать, что Сопротивление — единственный секрет, который отец от меня скрывал.

Мои пальцы касаются потертой кожи, после чего я достаю большую книгу, набитую бумагами, которые вот-вот рассыпятся. Пролистываю ее, узнавая неровный почерк Целителя.

Дневник отца.

Я засовываю его в рюкзак, понимая, что сейчас у меня нет на это времени и что здесь небезопасно для того, чтобы изучать его работу. Я, раненая и слабая, провела здесь слишком много времени беспокоясь о том, что меня могут найти.

Наблюдатель, которая стала свидетельницей того, как я убила короля, наверняка продемонстрировала этот момент всему королевству. Мне нужно сбежать из Илии, а я уже утратила то преимущество, которое он так любезно мне предоставил.

Я направляюсь к двери, готовая выскользнуть на улицы, чтобы затеряться в хаосе, которым живет Лут. Затем я постараюсь пересечь Скорчи и добраться до города Дор, где не существует Элитных, а люди знакомы лишь с Обычными.

Потянувшись к двери и тихой улице за ней…

Я замираю с протянутой рукой.

Тишина.

Уже почти полдень, а значит, Лут и прилегающие к нему улицы должны быть наполнены бранящимися торговцами и визжащими детьми, а трущобы — пестреть от красок и суматохи.

Что-то не так…

Дверь содрогается, что-то — или кто-то — снаружи бьется в нее. Я отскакиваю назад, оглядывая комнату и подумываю о том, чтобы спуститься по потайной лестнице в то место, где проходили собрания Сопротивления. Однако одна лишь мысль о том, что меня загонят в угол, уже вызывает тошноту. В этот же момент мой взгляд падает на камин, и я раздраженно вздыхаю, несмотря на сложившуюся ситуацию.

Каким образом мне удается всегда оказываться в дымоходе?