Безрассудная

Я бросаю на него свирепый взгляд, и пытаюсь не сказать того, что он хочет услышать. Потому что он невыносимо, нестерпимо и раздражающе прав. Силовик — мой выход из этой ситуации. А сбежать от одного человека гораздо проще, чем от всей этой толпы.

Я использую его, чтобы выбраться, а потом разберусь с ним наедине.

Я сглатываю, ощущая сухость в горле, и с трудом подавляю свою гордость.

— Ладно, — выдавливаю я. — Вытащи меня отсюда.

— Вот и они, твои блестящие манеры, — сухо замечает он. — Но тебе, возможно, стоит слезть с моих колен, если мы планируем уйти отсюда в ближайшее время.

Я вздрагиваю, осознавая, что сижу у него на коленях, пока мои запястья зажаты. Он слишком близко, его присутствие слишком знакомо. Я не могу этого вынести, не могу вынести его. Поэтому неловко сползаю и поднимаюсь.

Он отпускает одно из моих запястий, но компенсирует это, сжимая другое еще крепче. Повернувшись к толпе, он спокойно заявляет:

— Я забираю Серебряную Спасительницу с собой, и никто не смеет нам мешать.

Толпа взрывается гневом, но Силовик игнорирует это и продолжает говорить командирским тоном:

— Как Силовик Илии и второе лицо после короля, я заявляю, что она принадлежит мне. Мне. А это значит, что если кто-то хоть пальцем ее тронет, вы на собственной шкуре узнаете, насколько жестокими бывают Элитные.

Тишина.

Подвал наполняется гулом, отчего звон в ушах становится все громче. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу и кручу кольцо на большом пальце, пока его слова проникают в мое сознание.

Она принадлежит мне.

Я проглатываю смешок и вместо этого осматриваю помещение. Страх притаился в толпе в виде сверкающих глаз и нахмуренных бровей. Независимо от их чувств к Илии, страх перед ней сильнее отвращения. Одна только мысль о том, что на них обрушится гнев Элиты, тревожит их воображение. Вряд ли большинство из них когда-либо сталкивались с кем-то из Илии, не говоря уже о том, чтобы слышать что-то, кроме ужасов о могущественных людях, живущих по ту сторону пустыни.

Они даже не знают, чего боятся, и на что способны Элитные. На что способен он. Силовик обладает силой только когда рядом есть другие, чьей силой можно управлять, хотя сам по себе он тоже оружие. И все же они трепещут перед его мощью. Перед угрозой, которая исходит от печально известной Элиты.

Возможно, именно неизвестность пугает их больше всего.

Он использовал их невежество против них.

— Держись рядом, — бормочет он, протягивая руку к двери клетки. — Или не держись. Это твоя жизнь на кону.

Я борюсь с желанием закатить глаза и пытаюсь игнорировать тот факт, что выгляжу и чувствую себя как ребенок. Он прижимает меня к себе не из чувства защиты, а из-за чего-то гораздо более хищного. Эта его одержимость заставляет людей расступаться, освобождая нам путь. Их взгляды следят за тем, как он выводит из комнаты девушку, стоимостью их пожизненных средств существования.

Десятки глаз провожают нас, пока мы поднимаемся по лестнице и оказываемся в мире за пределами подвала. Улицы окутаны мраком ночи. Я с трудом сдерживаю вздох, когда чувствую, как теплый ветерок развевает мои волосы и ласкает кожу.

Я чувствую себя свободнее, чем последние несколько дней.

Грубый рывок за руку возвращает меня к суровой реальности.

Я вовсе не свободна.

— Сюда, маленький Экстрасенс. Сегодня у нас нет времени на прогулки под луной.

Я вздрагиваю от этого издевательского прозвища.

— Так, каков план?

Он бросает удивленный взгляд через плечо, продолжая тянуть меня вниз по узкой улице.

— Знаешь, я стараюсь не сообщать преступникам о своих планах.

Я фыркаю.

— Ты прекрасно знал, что я была преступницей задолго до последнего Испытания. И все же… — я лукаво улыбаюсь, заметив, как его плечи напрягаются. — Я, кажется, припоминаю, что ты делился со мной куда большим, чем просто планами.

Я знала тебя. Знала твое прошлое, твое настоящее и будущее, частью которого, мы наивно думали, я стану.

Он резко оборачивается, заставляя меня остановиться, до того как мое лицо встретится с его грудью.

— Я знаю, — его голос мягкий, печальный, и это заставляет меня зажмуриться. — И стараюсь не повторять своих ошибок.

Ошибки.

Это простое слово звучит как пощечина, каким бы точным оно ни было. Потому что этим все и было — ошибкой. Каждая частичка нас, разделенная молчаливыми взглядами и шепотом рассказанных историй под ивами, лишь медленно приближало нашу неизбежную смерть. И теперь мы можем поставить финальную точку в этом постоянно растущем списке.

Мы были неизбежно несовершенны друг для друга.

— Пошли, — торопит он, практически таща меня по улице. — Даже с такой неуклюжей походкой, ты можешь ускорить шаг.

— Может, я бы и шла быстрее, если бы ты позволил мне касаться земли, — огрызаюсь я, спотыкаясь, когда он заводит меня за угол полуразрушенного здания.