— Ты веришь в любовь с первого взгляда? — спросил он небрежно, пребывая в том настроении, когда человек говорит вещи, при воспоминании о которых затем просыпается по ночам в холодном поту.
— Не понимаю, при чем тут первый взгляд, — заметил Миффлин. — Согласно собственным твоим словам, ты стоял и ел глазами эту девушку пять дней без передышки. Я вполне способен вообразить, что за такой срок можно допялиться до любви к кому угодно.
— Не могу представить себя остепенившимся, — сказал Джимми задумчиво. — А до тех пор пока ты не испытаешь желания остепениться, нельзя быть влюбленным по-настоящему.
— Я говорил о тебе в клубе буквально то же самое, перед тем как ты вошел. Моим довольно удачным определением было, что ты цыган из цыганов.
— Черт подери, ты абсолютно прав.
— Как всегда.
— Полагаю, причина в безделье. Когда я сотрудничал в «Ньюс», ничего подобного со мной не случалось.
— Ты сотрудничал в «Ньюс» слишком недолго, чтобы это могло тебе надоесть.
— Теперь я чувствую, что не способен провести в одном месте дольше недели. Видимо, виною тому — деньги.
— Нью-Йорк, — сказал Миффлин, — полон услужливых добряков, которые с удовольствием избавят тебя от этого инкуба. Ну, Джеймс, я тебя покидаю. Теперь постель меня скорее манит. Кстати, ты, полагаю, потерял эту девушку из виду, когда сошел на берег?
— Да.
— Ну так в Соединенных Штатах девушек не так уж и много. Всего двадцать миллионов. Или сорок? Во всяком случае, число невелико, и тебе требуется просто немного поискать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Мистер Миффлин скатился вниз по лестнице. Минуту спустя Джимми услышал свое имя — кто-то громко звал его с улицы — и подошел к окну. Внизу на тротуаре стоял Миффлин и смотрел вверх.
— Джимми?
— Ну, что еще?
— Забыл спросить. Она блондинка?
— Что?
— Она блондинка?! — возопил Миффлин.
— Нет! — рявкнул Джимми.
— Брюнетка, да?! — заорал Миффлин, омрачая ночь.
— Да, — подтвердил Джимми, закрывая окно.
— Джимми! Послушай, Джимми!
Окно снова открылось.
— Ну?
— Лично я предпочитаю блондинок.
— Иди спать.
— Ладно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Джимми втянул голову в комнату и сел в кресло, которое покинул Миффлин. Секунду спустя он встал и погасил свет. Сидеть и думать было приятнее в темноте. Его мысли бродили в разных направлениях, но неизменно возвращались к девушке с «Мавритании». Нелепо! Неудивительно, что Артур Миффлин сделал из этого шутку. Добрый старина Артур! Рад, что он имел такой успех. Но шутка ли это? Кто именно сказал, что острие шутки подобно острию иголки — настолько мало, что становится невидимым, если обратить его на себя? Расскажи ему кто-то другой о такой вялотекущей романтичной любви, он бы тоже посмеялся. Только когда сам оказываешься в сердцевине романтичной любви, как бы вяло она ни текла, то видишь ее совсем под другим углом. Разумеется, голые факты выглядят нелепо. Он это понимает. Но что-то в самой глубине сознания говорило ему, что это вовсе не так уж нелепо. Тем не менее любовь ведь не ударяет, как молния. С тем же успехом можно ждать, что дом возникнет совсем готовым во мгновение ока. Или пароход. Или автомобиль. Или стол. Или… Джимми рывком выпрямился. Еще секунда, и он заснул бы.
Он подумал о кровати, но она казалась такой далекой! Чертовски далекой. Акры и акры ковра, которые нужно проползти. А в заключение придется взять дьявольскую высоту. Да еще раздеваться. До чего это нудно — раздеваться. Такое симпатичное платье девушка надела на четвертый день. Сшито по заказу. Ему нравятся платья, сшитые по заказу. Ему нравились все ее платья. Ему нравилась она. А он ей нравился? Так трудно в этом разобраться, если не обменяться ни словом. Она была брюнетка. Артуру нравятся блондинки. Артур — глупец! Добрый старина Артур! Рад, что он имел успех! Теперь он может жениться, если захочет. Не будь он сам таким непоседой… Не чувствуй, что не способен провести больше одного дня в каком бы то ни было месте… Но согласится ли она выйти за него? Раз они не сказали друг другу ни слова, то крайне трудно…
Тут он заснул.
Глава 3. Мистер Макичерн
Пока Джимми почивал в своем кресле, перед тем как из глубин сна его вырвало появление Штыря, некий мистер Джон Макичерн, капитан полиции, сидел в гостиной своего особнячка в пригороде и читал. Его отличало крупномасштабное телосложение. Крупным в нем было все — его ступни, его кисти, его плечи, его грудь и особенно — его подбородок, агрессивный даже в минуты покоя, а уж когда что-то задевало мистера Макичерна, эта часть лица выпячивалась, обретая поразительное сходство с тараном боевой галеры. В дни, когда капитан патрулировал улицы — главным образом в Ист-Сайде, — этот его подбородок приобрел грозную репутацию от Парк-роу до Четырнадцатой улицы. Никакая драка уличных шаек не могла удержать внимания юных сынов Бауэри[16]
, стоило подбородку мистера Макичерна замаячить на горизонте в непосредственном сопровождении остальной его массивной фигуры. Он был человеком, не знающим страха, и пронизывал разбушевавшуюся толпу подобно ветру с океана.