После первого изумленного восклицания Джимми прошла минута, прежде чем молчание было нарушено. Свет фонаря резал Молли глаза. Она загородила их ладонью, ей чудилось, что они стоят так годы и годы.
Джимми не шевельнулся. Что-то в его позе вызвало у Молли неясную тревогу. В сумраке за фонарем он выглядел бесформенным, почти чудовищем.
— Вы светите мне прямо в глаза, — сказала она наконец.
— Простите, — сказал Джимми, — я не сообразил. Так лучше? — Он отвел луч от ее лица. Что-то в его голосе и виноватой поспешности, с какой он отвел луч, почему-то смягчило напряжение.
Она оправилась от парализующего изумления и обрела способность мыслить связно.
Но облегчение было лишь секундным. Почему Джимми оказался в гардеробной в такое время? Почему с фонарем? Что он тут делает? Вопросы вспыхивали у нее в голове, будто искры, разлетающиеся от наковальни.
Темнота терзала ее нервы. Она пошарила по стене, нащупывая выключатель, и комнату залил яркий свет.
Джимми положил фонарь и на мгновение застыл в нерешительности. Колье он было укрыл за спиной. Но теперь протянул руку и молча покачал им перед глазами Молли и его сиятельства. Пусть причины, объяснявшие его пребывание в гардеробной с колье в пальцах и были наиблагороднейшими, встретив растерянный взгляд Молли, он невольно почувствовал себя абсолютно виноватым, будто они были совсем иными.
Его сиятельство, успевший за этот срок более или менее прийти в себя, нарушил молчание первым.
— Послушайте, знаете ли, а? — заметил он с некоторым чувством. — Э?
Молли попятилась:
— Джимми! Вы… Нет, вы не могли!
— Очень даже похоже! — рассудительно заметил его сиятельство.
— Да нет, — сказал Джимми. — Я его возвращал на место.
— Возвращали?
— Питт, старина, — сурово сказал граф, — звучит неубедительно.
— Дривер, старина, — сказал Джимми, — я согласен. Но это чистая правда.
Тон его сиятельства обрел мягкую ласковость.
— Ну, послушайте, Питт, старый сын, — сказал он, — бояться нечего, мы тут все свои, и вы можете выложить все, как есть. Мы вас не выдадим. Мы…
— Да замолчите же! — воскликнула Молли. — Джимми!
Голос у нее перенапрягся, она говорила с трудом и испытывала невыразимые муки. Слова, сказанные ее отцом на террасе, воскресли в ее памяти. Она словно слышала его голос, спокойный и уверенный, предостерегающий ее, объясняющий, что Джимми мошенник. Ее уши наполнило странное жужжание. Все вокруг увеличивалось, расплывалось… Она услышала, как лорд Дривер что-то сказал. Его голос прозвучал, будто в телефонной трубке, и тут она осознала, что Джимми держит ее в объятиях и говорит лорду Дриверу, чтобы тот принес воды.
— Когда с девушкой случается такое, — сообщил его сиятельство нестерпимым тоном всезнайки, — требуется разрезать ей…
— Хватит! — сказал Джимми. — Или нам ждать воды неделю?
Его сиятельство без дальнейших рассуждений принялся намачивать губку, но Молли пришла в себя прежде, чем он успел подойти к ней с капающей водой, и попыталась высвободиться.
Джимми подвел ее к креслу. Колье упало на пол, и лорд Дривер чуть было на него не наступил.
— Э-эй! — произнес граф, подбирая колье. — Поосторожней с драгоценностями!
Джимми наклонился над Молли. И он, и она как будто забыли про его сиятельство. Спенни принадлежал к людям, чье существование на редкость легко выпадает из памяти. А Джимми посетило озарение. Впервые ему пришло в голову, что мистер Макичерн вполне мог намекнуть Молли на свои подозрения.
— Молли, милая, — сказал он, — это вовсе не то, о чем вы подумали. Я все объясню. Вам лучше? Вы можете слушать? Я все могу объяснить.
— Питт, старик, — вмешался его сиятельство, — вы не поняли. Мы вас выдавать не собираемся. Мы тут все…
Джимми полностью его проигнорировал.
— Молли, послушайте, — сказал он.
Она выпрямилась в кресле.
— Продолжайте, Джимми.
— Я не вынимал колье, а возвращал его. Тип, который попал в замок со мной, Штырь Муллинс, украл его днем и принес мне.
Штырь Муллинс! Молли вспомнила это имя.
— Он думает, будто я взломщик, своего рода Раффлс. Вина моя. Я свалял дурака. Все началось в тот день в Нью-Йорке, когда мы встретились в вашем доме. Я был на премьере спектакля «Любовь и взломщик» — очередная пьеса о грабителях.
— Отличная! — перебил его сиятельство светским тоном. — Ее давали в «Серкле». Я два раза ходил.