Безславинск

Хотя в этом и не было нужды, но все бабы встали на колени, зашевелили губами, зажужжали. Только Бэб-Зая стояла рядом с купелью, устало опираясь на свои костыли. МарТин покосился на неё, на деда Кузьму с его неизменной «пиратской» повязкой, закрыл глаза и, словно в кинематографе, увидел, что это не его бабушка, а Джон Сильвер — одноногий главарь пиратов из «Острова сокровищ». Бэб-Зае не хватало только попугая на плече и пиратской шляпы-треуголки, чтобы повернуться и, ударяя протезом по полу, заковылять к выходу, уже на пороге сказать: «МарТин Маккарти, если ты хочешь узнать правду о том, кто, когда и где зарыл на острове Сокровищ пиастры капитана Флинта — путь указан на карте Билли Бонса, а карта у меня за пазухой. Жду тебя на выходе в течение пяти минут. Мой экипаж ты узнаешь по двум вороным жеребцам».

И вот МарТин выходит из крещальни, которая уже трансформировалась в прибрежный трактир «Адмирала Бенбоу», и он оказывается не в Отрежке, а на юго-западе родной Англии, недалеко от города Бристоль.

Пахнет приключениями. Среди множества повозок и экипажей он находит тот, что с двумя вороными, принадлежащий Джону Сильверу, и они вместе с командой пиратов, набившихся в экипаж до отказа, отправляются на шхуну «Испаньола»…

— МарТин, очнись, — слегка потряс его учитель английского.

Для того, чтобы МарТин отказался от зла и сатаны, Генка развернул его на запад, и отец Григорий трижды спросил:

— Отрекаешься ли ты от сатаны, и от всех дел его, и всех его ангелов, и от всякого служения ему, и от всякой гордыни его?

— Отрекаюсь, — сказал Генка, а Шарип Ахмедович добавил по-английски:

— Повторяй за ним.

— Отресшкас, — с трудом выговорил МарТин.

Отец Григорий застегнул медные застежки на сафьяновых корках, перекрестил книгу, троекратно поцеловал и положил на полку. Бабы и мужики, кряхтя, поднялись с колен.

— Прости, Господи! — тихим баском причитала старуха. — Совсем разум потеряли, на крещение иноверца позвали!

Но ни на подобные реплики, ни на косые взгляды прихожан учитель английского языка не обращал внимания. Он всегда считал, что религий может быть бесконечное количество, однако люди всегда будут делиться только на две категории — верующие и неверующие. Хотя, и самих верующих Шарип Ахмедович делил на две категории — на тех, кто верит в Бога и на тех, кто любит нашего Всевышнего. Любит так, как любит свою кровь, своего новорожденного ребенка, своих родителей, свою жизнь, наконец. Ведь верить в Бога вовсе не значит регулярно исполнять церковные обряды, «просчитывая» что Ему от нас нужно, смысл веры строится на искренней, обоюдной любви с нашим Создателем, которая и творит чудеса, которая и является смыслом нашего существования.

— Держи, потом ему ещё раз почитаешь, — протягивая Шарипу Ахмедовичу блокнот с молитвой «Символ веры», прошептал Генка.

После этого батюшка прочел молитву на освящение воды в купели, трижды окропил воду кисточкой с елеем и осуществил помазание МарТину — намазал лоб, грудь, уши, плечи, кисти рук и ноги елеем.

— Полезай в купель, — распорядился отец Григорий, указывая МарТину на кадушку. Тот повиновался. Батюшка пригнул его голову и троекратно окунул МарТина в купеле, приговаривая:

— Крещается раб Божий Мартын, во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь!

На пояснице, на бедрах юноши появились серебряные пузырьки, кожа порозовела от холодной воды.

— Крещается раб божий МарТин Маккарти, отныне нарекаемый Мартыном!

— Мартыном! — повторили мужики и бабы в один голос. Мокрого «Мартына» под руки вынули из кадушки и, обернув в большое льняное полотенце, начали растирать под пение священных стихов.

После батюшка надел на МарТина, у которого зуб на зуб не попадал от холода, освященный крестик и совершил миропомазание — помазал лоб миррой, особым маслом, которое раз в год освещается Патриархом и считается великой святыней.

— Ты крестился, просветился, миропомазался, освятился, омылся, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь… — проговорил над МарТином отец Григорий.

— Слава тебе, Господи! — шептала Бэб-Зая.

— Храни тебя Бог, Мартын! Храни тебя Бог! — подхватывал Натаныч.

Затем крестный Генка надел на МарТина белую крестильную рубашку и, взяв его за руку, трижды обошел с ним вокруг купели, а батюшка пропел: «Елицы во Христа креститеся…»

Вот и хор запел стихиру за отцом Григорием. Пели приглушенно, в один тон, на старый дониконовский лад. Через минуту тенорок паренька выделился средь сдавленного гудения:

Во Христа облекостеся…

Отец Григорий осуждающе взглянул на паренька, но глаза его были закрыты.

— Аллилуйя, — все выше надрывался неугомонный певец. Но за рукав его дернула подоспевшая матушка Анисия:

— Утихомирься ты! Чего раструбился?

В завершение батюшка крестообразно выстриг ему волосы на голове со словами: «Постригается раб Божий Мартын во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».

— Целуй крест, раб Божий Мартын! — отец Григорий снял с аналоя медное распятие.

МарТин прислонился губами к ногам Иисуса Христа, за ним последовали и все присутствовавшие, кроме Шарипа Ахмедовича, кланялись батюшке в ноги и целовали крест.