Безславинск

— Батюшка, что ты еще, ей Богу, несешь? — возмутился участковый, в лексиконе которого каждым третьим словом был мат. — При чем здесь Богородица?

— Ох, урядник! В нецензурной брани нет ни грамма любви! А Бог наш, наша Богородица — и есть само воплощение любви!

— Какая тут, к ебеням, любовь?! — вклинился в диалог подвыпивший мужичок, недавно потерявший брата и сына. — У нас война вовсю!

— Устами нечестивых разрушается град, а устами праведных возвышается… — тихо добавил священник и надолго умолк.

Наконец пчёлы разлетелись, люд «опомнился», практически перестал материться, и к праздничному столу возвратилось прежнее радостное настроение.

— А, чо, Ванёк… То есть Вахлон, в натуре классный подарок! — опомнился от шока Генка. — Мы бы здесь до такого никогда б не додумались! Слушай! А ведь у тебя раньше волосы были по плечи! Чего оболванился-то?

— Пацан должен быть либо почти лысым, либо длинноволосым, а что-то между — это петушня какая-то!

— Факт, братан! Не мужское это дело — о красоте своей заботиться! Разве что о красоте своего оружия или коня! Ну, а ты теперь прямо лысый ёжик! Остограмься с дороги-то!

Вахлон охотно принял предложение брата, запрокинул стакашку, смачно откусил полбока у аргентинского яблока. Сладкий сок обдал ему нёбо, брызнул на губы, на пальцы, державшие большое зеленое яблоко. М-м-м…

«Хорошо-то как! Не зря трясся целые сутки! Сейчас наемся, напьюсь и с какой-нить хохлушечкой „поженюсь“ на пару ночей, хмы!»

Участковый Ябунин, сидевший напротив главы горсовета, вытянул по-гусиному шею и тихо спросил главу под общий шумок:

— А вы не боитесь, шо когда правильная власть вернётся, то она «отблагодарит» вас за сотрудничество с ополченцами?

— А сам-то ты не боишься? — самоуверенно ответил вопросом на вопрос красивый мужчина в костюме.

— Если честно, то меня настораживают обещания Киева.

— Это какие же?

— Говорят, что все должностные лица, тем или иным образом способствовавшие «террористам и сепаратистами», потеряют свои должности и будут сурово наказаны, — уже перейдя на шепот, вещал Ябунин.

— Ты, Иван Геныч, так уж сильно не переживай, тебя-то точно никто не накажет и не лишит должности. Почему-то я в этом уверен на все сто процентов!

Гости снова расселись по прежним местам, и всё пошло своим чередом, пока калитка не отворилась и во двор не зашли незнакомцы.

— Здравствуйте, люди добрые! — вкрадчиво начал свою речь Олежа Валерич, из-за плеча которого выглядывал «нестриженный пудель».

— Здоровеньки булы! — поприветствовал их Кузьма, — Хто ви таки будете и звидки до нас подарували?

— Мы корреспонденты из Донецка. Прибыли для освещения событий в вашем городе, — пояснил Олежа Валерич, демонстрируя журналистское удостоверение, и сфотографировал молодожёнов. — Не против будете, если мы присоединимся к вашему столу?

— Конечно! Проходите, сидайте! — подоспела Степанида Владимировна со стульями.

Гости оживились и, хотя все еще помнили о настоятельной просьбе деда Кузьмы и его жены прокурорши — не обсуждать за свадебным столом политику и войну, каждому хотелось высказаться, каждому хотелось поделиться наболевшим с «донецкими корреспондентами». И посыпались реплики с разных концов стола: «Эти фашисты обстреляли позавчера похоронную процессию», «Украинська армия на межи розвалу», «Каратели в тотальном окружении», «Украину ждет реституция, а Львов возможно станет Лембергом», «Гирши часи ще не настали — в США є план»…

Участковый инспектор Ябунин внимательно рассматривал «донецких корреспондентов». Особенно странным ему показался смуглый «нестриженный пудель» в белой футболке, плотно облегавшей его рельефный торс. При высоком росте он был так широк в груди и в плечах, что тянул на сто двадцать килограмм. Но при этом был подвижен и ловок: лихо уселся на стуле, перекинув в мгновение ока ногу через спинку, быстро и четко накладывал закуску, наливал горилку, оценивающе резво рассматривал гостей. В плотно сжатой линии приподнятого в уголках рта чувствовались одновременно и веселость, и воля.

Директор Огрызко тоже сконцентрировал своё внимание на незнакомцах.

«Ну и журналист, ну и корреспондент, — думал Изиль Лелюдович, — прямо атлет с необыкновенно объёмной даже для борцов-профессионалов грудью и эдаким классически отработанным телом, кажись, весь сплетен из одних только мускулов и сухожилий. Тебе, твою мать, не статьи писать, а в боях без правил выступать!»

Оценив господина корреспондента постарше, представившегося просто «Олежа», что было странно для его возраста, директор школы сделал вывод: «С этим жеманным Олежей всё ясно — латентный педераст!»