— Айдар! Айдарчик, иди ко мне…
И дог повиновался, втянул носом аромат хозяйки и от восторга сладко рыкнул. Резко встал, сделал два шага…
Ромакова от наслаждения извивалась, как беременная ящерица на сковородке. Глаза Ромаковой были полны страха и безграничного желания: «Боже, что я творю?.. Но и, Боже, как же приятно!».
Так продолжалось недолго, пока сексуально-голодная женщина не взвыла подобно белуге.
Коньяк бурлил в крови, желания извращений принимали реальные воплощения.
Прокурорша подумала: «Господи, я трахаюсь с собакой…»
Её осоловевшие глаза поднялись вверх и уперлись в свет горящей лампадки иконостаса, много лет назад организованного ею в красном углу каминного зала.
В отличие от домашнего кинотеатра домашний иконостас прокурорши Ромаковой был ручной работы, из драгоценных металлов. Пространство дома позволяло установить большие иконы. Деисусный чин состоял из отдельных икон, выполненных в одном стиле, образовывавших вместе триптих.
Одноглазый Кузьма не раз возмущался: «Що ти городиш тут свої ікони золоті та діамантові? Думаєш, врятуєшся так? Думаєш, що місце собі в раю купиш? Храм треба в душі будувати, а у тебе там порожнеча!».
Его всевластная жена отвечала, переиначивая на свой лад слова священника: «Дом является продолжением храма! Дом — это прежде всего Храм, а потом уже семейный очаг! В доме звучит молитва, спасающая семью! В доме существует Церковь! Моя церковь! Семейная! И не богохуль мне тут! Не мешай молиться!».
Итак, голая, стоя на четвереньках с огромным догом на спине, Степанида Владимировна или «Ваша честь», как к ней обращались последние пятнадцать лет, мутным взглядом посмотрела на центральную икону триптиха Святая Троица, прошептала: «Прости, Господи»… И опустила голову вниз, закрыла сумасброженные глаза.
«М-м-м! Любимый! Мне так хорошо с тобой…» — донеслось из динамиков плазменного телевизора, «О-о-х! А-а-а! Мать моя женщина…» — вторила Ромакова признаниям главной героини фильма.
От избытка чувств бывшая судья потеряла сознание…
Когда она очнулась, то её голова уже лежала на полу, хотя ноги были по-прежнему согнуты в коленях и она стояла на них с высоко задранным задом…
Эх, посмотрела бы на эту сцену управа Безславинска, милиционеры, осужденные Ромаковой граждане, соседи, да и просто ротозеи.
Степанида Владимировна и Айдар… Спонтанно-двусмысленная «шалость»… Страсть… Прокурорша отлично понимала, что всё случившееся, без чего она уже не могла обходиться, это «дело», которое полюбила она — держать в себе напряженные, ежечасные тайные мысли от каждого живого существа, — самое важное, самое радостное и самое трепетное из всех дел, какие могут быть на свете. И у неё это отлично получалось! В течение пяти лет никто даже не догадывался обо всех её «шалостях»…
Фотографироваться будем?! — пробасила припудренная прокурорша, появившись на пороге своего особняка вместе с Айдаром, шею которого украшала размашистая черная бабочка.
Тем временем, пока народ был увлечен изучением пропагандистского содержания листовок и обсуждением вопросов насущных, Вахлон пропел: «Листья смутные над городом кружатся…» — и подсел к Анне. Подсел совсем близко, не скрывая своего намерения, и, попросту говоря, начал её кадрить.
Всех своих поклонников — а их было немало — Анна будто окатывала ледяным душем: играла с ними, как кошка с мышкой, оставаясь при этом неприступной и деликатной. Это непростая задача, особенно при общении с подростками-сверстниками, но Анне это удавалось так легко, словно она окончила какие-то специальные курсы по правильному обращению с противоположным полом.
Кроме всего прочего Анна, делала всё возможное, чтобы ни в чём не походить на своих подружек и просто местных девиц. Даже чисто внешне. Ходила с художественным беспорядком на голове, или, как говорила её бабушка, как «лохмушка растрепанная», не красилась, не пользовалась духами, передвигалась по Отрежке и всей округе на мужском велосипеде в длинных черных или белых платьях, носила странные ботинки Dr.Martens. Гордо оглядывала всех своими разноцветными глазами. Короче, была инопланетянкой Энни в обычном провинциальном городишке Безславинск.
Так вот, эта особенность Анны вдобавок к её неприступности вызвала у мотоциклиста Вахлона двойной интерес, и он реально начал её кадрить. Кадрить — слово-то какое, резкое, будто выстрел. Чудён жаргон русского языка, всем нам известно, что «кадрить» — значит ухаживать за девушкой с явным расчётом на интимные отношения, но, судя по жёсткости слова, можно предположить, что и ухаживание само будет не трогательным и романтичным, а скорее резким и крайне напористым.
Предположим, что слово «кадрить» произошло от названия танца — кадриль, то есть — приглашать на танец, а уже потом — в значении «ухаживать». Но сколько бы мы не использовали вариантов данного значения: клеить, кадрить, снимать, завлекать, цеплять, увлекать, кружить голову и так далее, смысл останется всегда одним — пришёл, увидел, совратил. Вот и озабоченного Вахлона не покидала мысль о совращении провинциальной простушки, каковой ему поначалу показалась Анна.