Безславинск

И будто услышав угрозу участкового, словно испугавшись его возмездия, безславинцы поочередно начали выходить из своих домов. Наконец к сараю Кузьмы побежали люди. Но, конечно, не страх перед представителем закона стал причиной людского участия — это набатный звон срывал их с постели и гнал на тушение пожара. Это страх перед всепожирающим огнём, готовым вот-вот перекинуться на соседние дома и превратить их за считанные часы в обугленные останки, вынудил людей выскочить из домов.

— Гори-и-им! — вырвался чей-то голос в дальнем конце улицы.

Сам Кузьма со своим сыном давно уже работал, обнаженный по пояс, от жара и дымовой копоти пот заливал ему лицо. Генка, весь измазанный в саже, от лакированных ботинок до опаленных волос, кому-то что-то кричал, сверкал белыми зубами. В возбуждении они словно протрезвели и не чувствовали усталости — ведь спасали своё имущество.

Кто-то из мужиков приказал рубить смежные с сараем заборы и раскидывать их на стороны. Народ кинулся за топорами. Женщин с ведрами и молодых парней заставили лезть на крыши близстоящих домов и заливать сыпавшиеся искры. От пожарища люди казались расплавленными, готовыми вспыхнуть каждую минуту.

Улии деда Кузьмы, его миниатюрная пасека, стоявшая вплотную к сараю, была полностью разорена и затоптана. Пчелы, напуганные огнём, хаотично разлетелись кто куда…

Матушка Анисия опустилась на обочину дороги и молила, чтобы огонь не пошел в ширину, не перекинулся на соседние постройки.

— Монгол жгёт зажиточных! Кого следующего подпалит? — раздавались чьи-то пьяные возгласы. Кому-то было жутко, кому-то весело в ту июньскую жаркую ночь.

У пожарища шумел народ. Но, несмотря на то, что в конечном итоге тушить пожар прибежала чуть ли не вся Отрежка, сарай вместе с прицепом сгорел дотла. Сам же виновник вышеописанной трагедии полулежал на втором этаже особняка прокурорши Ромаковой в «местечковом джакузи», поливал свои гениталии прохладной водой, то и дело повторял: «Вот овца-то целкообразная, ну и трахайся со своим долбоящером, а не с таким пацаном, как я!».

МарТин так и просидел всё время на земле, глядя на то, как люди борются со стихией. В глазах его метались отблески пожарища. В какой-то момент он хотел заснять это на видеокамеру, но почему-то передумал, о чём после не раз пожалел. Он очнулся только тогда, когда баба Зоя с широко открытым ртом, задохнувшаяся от бега на костылях, крепко обняла его:

— Мартынушка мой! Живой!

Последним прибежал на пожар хмельной Натаныч, мокрый от пота, с прилипшими ко лбу волосами и заляпанными очками. Он кинулся к МарТину и жене, крикнул им одно только слово: «Господя!», и, задохнувшись от быстрого бега, бессильно сел рядом с ними на землю.

Ночь окончательно заглушила мычание коров, ржание жеребят, крики жителей Безславинска, тушивших пожар. Низкий туман, перемешавшись с едким дымом, окутал реку и приречные луга. Золотой бровью изогнулся ущербный месяц. Желтые звезды на небе, как высыпавшие на луговину пушистые гусята, теплились далеким светом. В глубине черного леса таинственно и жутко кричала неведомая одинокая ночная птица.

Выдоенные коровы разбрелись в разные стороны. Некоторые из них паслись рядом с Анной, а она всё ещё лежала в сырой траве на лугу, подрагивая не то от холода, не то от рыданий. Одна из нетелей совсем близко подошла к ней, жадно хватая сочную траву. Учуяв девушку, телка, фыркнув, отпрянула в сторону. Анна ещё плотнее прижалась к земле.

— А ну, пошла! Разфыркалась тут, окаянная!

Сама не зная, сколько времени прошло, она, окончательно продрогнув и наплакавшись, встала и побрела домой. Бабушка, наверняка, прослышав про пожар, переволновалась до чёртиков.

Глава 12 Гора Кобачун

Газель, груженная награбленным добром, с выключенными фарами медленно ехала по пустынному шоссе, освещенному светом Млечного пути. За рулём сидел кавказец-бородач. Рядом с ним пристроился белобрысый пацан, которого знобило — скорее не от ночной прохлады и ветра, трепавшего его волосы, а от нахлынувшего волнения и тревоги. Все-таки впервые в жизни он ограбил церковь и пробил голову старику-служке.

— Не ссы, сопляк, — успокаивал его главарь Аваков, — Прорвемся!

— Трэбо валить… Не к добру это всё. Ладно магазин или лавку ювелирную накрыть, а вот церковь… Зря мы туда пошли! Видит Бог, зря… Слышь, старшой, давай заберем из тайника всё добро, что уже награбили, и свалим до дома! А?

— Ты догоняешь или повторить? Не ной! Ещё денька три похуевертим и в Ростов дунем!

Прежде чем направиться к своему логову, банда «добровольцев» уничтожила все следы кровавой расправы в церкви, обчистила ещё четыре жилых дома, хозяева которых тушили пожар в Отрежке. В кузове лежали мешки, набитые награбленным, и связанная Милуша со своим бессознательным отцом, который, к счастью, был ещё жив. На мешках сидели и курили ростовские «добровольцы».

Газель приближалась к горе Кобачун, у подножия которой раскинулись разнообразные хозяйственные постройки, склады и гаражи. Свой контейнер нашли быстро.