— Пьёсик ням-ням? — не совсем понял участковый инспектор.
— Дак четвероногому верному другу он скормил гуся твоего! — не сдержался Натаныч и чуть тише добавил, — Наиболее подозреваемый человек, как правило, таки невиновен…
— Ладно, черт с ним, с этим гусём, — выдохнул старлей милиции как после погони, — Тебя не посадят в тюрьму и у тебя, Мартын, не отберут видеокамеру, и ты продолжишь снимать свой репортаж. Просто скажи имя! Кто поджег?
— Да шож ты с этим сараем вцепився, как лишай до пионэрки? — хлопнув себя по коленям, возмутился Натаныч.
— Ну, не ведает он, — вставила баба Зоя, — и потом, может, это нацгвардия свой очередной снаряд запулила.
— Что ты его выгораживаешь, мамаша? Не было в те часы ни одного выстрела! Он же преступник! Я же знаю! — наехал участковый инспектор и снова подмигнул Натанычу.
— Бэб-Зая, закрой уже рот! Дай милиционэру спокойно сделать себе мнение! — возмутился Натаныч и, повернувшись к участковому, продолжил, размахивая руками:
— Интерэсно знать, аж позвоночник ходуном ходит, шо вы уже такое знаете, чего он вам ещё не рассказал?
— Мне этот преступник щас всё выложит!
— И шо вы всё этим страшным словом «преступник» нам нервы причёсываете? — невзирая на подмигивания милиционера, глаголил Натаныч, периодически поправляя очки своим неизменным волосатым пальцем, — Уже сил нет на это-таки глядеть! Идрит-ангидрит! Голова раскалывается просто пополам…
— Пить самогонку потомушто надо меньше по вечерам! — подкольнула баба Зоя своего мужа.
— Плохая привычка употреблять самогонку по вечерам вырабатывает-таки хорошую привычку по утрам пить полезное: рассол, кефир, минералочку. Диалектика, однако, — нашёлся Натаныч.
Тем временем старлей Ябунин уже листал словарь МарТина, указывая ему на такие слова, как «тюрьма», «правда», «поджог» и так далее. В какой-то момент МарТин начал доверять участковому и уже хотел все рассказать, ведь он не хотел в тюрьму. «За что!? Ведь я действительно не сделал ничего плохого!»
— Хорошо, — начал по-английски МарТин, — Только не отбирайте видеокамеру. Сарай поджег… — и тут он запнулся, порылся в словарике, сказал по-русски: — Делать огонь…
— Говори! Быстрее! Имя говори! — надавил участковый инспектор!
— Это бил… била… — МарТин уткнулся в словарь с головой.
— Не тяни, внучок, кота за все подробности! — вставил Натаныч.
— Тhunder and Lightning! Молния!
— Шо? — не сразу понял Ябунин и тут же переспросил, — Молния?!
МарТин закивал головой.
— Тhunder and Lightning!
— Молния? — одновременно повторили вопрос бабушка с Натанычем, и МарТин кивнул им тоже.
— Подождите, а разве был дождь? Или гром? — напрягся участковый и между присутствующими, за исключением МарТина, началась перебранка. Они активно выясняли, была ли гроза прошлой ночью, шёл ли дождь, и вообще кто где был в тот злосчастный час…
Сложнее всего спорить приходилось Натанычу, поскольку, когда он очнулся от пьяного забытья, оторвал голову от праздничного стола, сарай уже был потушен, закончился дождь, а если и был гром с молнией, то лишь в его сумбурном сне о каких-то лилипутах, дергавших его за жидкую бородёнку. Во время жаркой дискуссии участкового, бабушки и дедушки МарТин призадумался, уткнулся в чашку с чаем, пальцами теребил цветочки, вплетенные в венок Анны, что лежал у него на коленях, и шёпотом разговаривал с самим собой:
— Как же ты мог, МарТин? Ты чуть не предал свою единственную любовь — свою Энни… Ведь она же не просто девушка твоей мечты, а ещё и твой друг, а ты хотел раскрыть её тайну! Ах, МарТин-МарТин, измена другу — преступление без оправдания, а главное, без прощенья…