Безславинск

– Да ты што? Мартынушка ты мой дорогой! Ты што ж это творишь? Встань немедля! Встань, мой хороший!

МарТин встал, обнял бабушку, после посмотрел ей прямо в глаза, и в его глазах она прочла одно огромное «пожалуйста».

– Господи, пойми же ты, наконец, боюсь я за тебя, напьются ведь они тама, окаянные, начнуть хулиганить, не дай Бог, чего с тобой сотворят. Тебя ещё напоят… Или не приведи Господь взрывы начнутся!

– Бэб-Зая, please!

Вдруг запахло горелым и из-под утюга повалил дым.

– Бэб-Зая! – вскрикнул МарТин, и они оба бросились к столу, но было поздно, поскольку футболка с Симпсонами была сожжена и восстановлению не подлежала. МарТин натянул свою футболку на бабушку, улыбнулся и прошептал:

– Бэб-Зая, Энни! I have to go!

– Господи, далась тебе эта Анька. Не мог никакую другую себе придумать. Забудь ты про неё. Греха ж не оберемся…

– Please…

– Людям жрать толком нечево, время-то щас тяжолое какое, а эти спенкулянты свадьбу затеяли.

– Please!

– Ладно, Бог с тобой. Иди ты на эту свадьбу. Отправлю деда, штобы приглядел за тобой. Я бы и сама пошла, да на кого этого Киттена твоего оставлю… Только помойся сначала и переоденься. Не принято у нас так на люди ходить.

Не найти счастливее человека – в этот момент даже маленькая победа казалась МарТину огромной.

Выдувая губами мотив задорной английской песенки, он принялся угловато и одновременно очень трогательно вальсировать по комнате, держа перед собой видеокамеру. Бабушка смотрела на своего странного внука, не похожего ни на кого на свете и, наверное, думала, что он подобен барону Мюнхгаузену, воображавшему себя кем угодно, но только не тем, кем он был на самом деле. Конечно же, её внук был чужд и одинок в провинциальном Безславинске, но сколько гармонии и света было в его одиночестве, сколько добра и надежды исходило из его глаз…

– Я придумал оригинальный подарок на свадьбу! – затараторил МарТин по-английски, – Я сделаю его своими руками. Ты мне поможешь?

– Хватит лепетать уже. Все равно не пойму ничего, – отговаривалась она, немного подумала и организованно продолжила, – Сейчас деда до Ощадбанка отправлю, пущай с моей карточки деньжат сымет, а то без конверта на свадьбу ходить негоже, а ты иди мыться.

Слово «мыться» МарТин знал и любил. Ведь это означало не поход в ванную комнату в Лондоне, которая была для МарТина оазисом комфорта, образцом современного дизайна, уединения и даже творчества – там он любил сидеть в пенной воде и придумывать новые образы для своих картин. То было самое настоящее приключение, поскольку под словом «мыться» в деревенском смысле слова подразумевалось пойти в сарай, где в небольшой, покосившейся от времени пристройке, весьма отдалённо напоминавшей душевую кабину, не было даже дверцы. Зимой от сильного ветра дверцу сорвало с петель, а Натаныч так и не приладил её на место.

На крыше пристройки на весьма хлипкой конструкции из досок едва держалась проржавевшая от времени бочка, служившая естественным приспособлением для подогрева воды, правда вода могла в ней нагреваться исключительно летом и только в солнечные дни, поскольку никаких других агрегатов, кроме солнца, изобретателем столь лаконичной конструкции не предполагалось. Внутри самой пристройки, кроме лейки, трубы и крана, был ещё скользкий дощатый пол, именно по этой причине во время мытья рекомендовалось одной рукой держаться за косяк отсутствовавшей дверцы. Зато какой вид открывался из этой «душевой кабины»! На самый настоящий огород с фруктовыми деревьями! По дорожкам между грядок, потряхивая длинными хвостиками, все время прыгают, бегают и перелетают веселые трясогузки. Человека они почти не боятся, и МарТин всегда пытался заигрывать с этими доверчивыми птичками – брызгал на них водой во время мытья, а после подкармливал хлебушком. А ещё МарТину нравилось, когда за процессом его омовения подглядывал соседский толстый кот. Причем его не сразу заметишь, эдакую хитрую морду, сядет под лопухом и смотрит…

МарТин подошёл к пристройке, разделся и вдруг снова начал накрапывать недавно закончившийся грибной дождь, а голос отца выразительно зазвучал в ушах: