Безумен род людской

— Иисус на кресте! Если я еще раз услышу «э-э-э» на этой сцене, то убью тебя! Убью! Говори чертову реплику!

— Кончай, Солин, мою судьбу реши; Мои мученья смертью заверши.

— Заверши наши мученья. Христос даруй нам это благословение! И с кем ты говоришь? Молю, скажи мне!

— С герцогом.

— С герцогом! Так почему ты бродишь, как страдающий запором гусь? Герцог вон там! — и он показал на моего брата, стоящего на правой стороне сцены.

— Речь... — начал Паллант слабым голосом.

— Я прочитал проклятую речь, — прорычал Раст. — Это заняло неделю моей жизни, но я прочитал её! Господи на пуховой перине, старик! У нас нет времени наблюдать, как ты ходишь вперевалочку, и слушать бесконечную чушь. Скажи речь герцогу! Это проклятая пьеса, а не чертова проповедь в соборе святого Павла. Ей нужна жизнь, старик, жизнь! Начни сначала.

Алан Раст был новичком в труппе. Он играл с людьми лорда Пембрука, а Джеймс Бёрбедж и мой брат убедили других пайщиков взять Рута к нам.

— Он отличный актёр, — объяснил мой брат труппе, — и публика его любит. Он прекрасно справляется с постановкой. Вы заметили?

— Нет, — сказал Уилл Кемп. 

Он один среди пайщиков выступал против Раста, подозревая, что у новичка такой же сильный характер, как у него самого. Кемпа не послушали, и так Раст оказался здесь, рассказывая нам, что делать на сцене, куда двигаться, как произносить реплики, как делать все то, о чем раньше спорили пайщики. Они по-прежнему спорили, конечно, но Раст внес некоторый порядок в хаос.

— Господи, будь ты неладен, — закричал Раст на Роберта Палланта, — ради бога, что ты делаешь?

— Иду к герцогу, — с надеждой сказал Паллант.

— Ты двигаешься, как страдающая запором монахиня! Если вообще двигаешься, — Раст говорил со двора, где обычно стояли зрители. — Ради Христа, двигайся! И говори одновременно! Можешь ведь так сделать, правда? Вернись к последней реплике герцога. Какая она? — обратился он к моему брату, играющему герцога Солина.

— Теперь скажи нам вкратце, сиракузец... — начал мой брат.

— Вкратце? разрази меня гром! Речь длиннее книги Бытия! А ты, — он указал на меня, — чему ты улыбаешься?

— Саймон Уиллоби только что пёрнул, — сказал я.

— Это уж точно интереснее, чем речь Эгеона, — сказал Раст.

— Я не пердел! — провизжал Саймон. — Все остальные были в обычной одежде, но малыш Саймон надел для репетиции длинную юбку. — Он метнулся к авансцене. — Я не пердел!

— Продолжим, господа? — кисло спросил Раст.

Так мы и сделали, но очень неторопливо. Я сидел на краю сцены, потому что какое-то время не участвовал в пьесе. Я играл Эмилию, жену Эгеона. Это была небольшая роль, мои слова умещались на одном листе бумаги, но мы не играли «Комедию» уже несколько недель, и я забыл многие строчки.

— Я привела к тебе, великий герцог, несчастного, терпящего от всех гонение! — повторял я про себя, пытаясь запомнить слова.

— Иди бормочи где-нибудь в другом месте, — проворчал на меня Раст, — туда, где тебя не слышно.

Я пошел в нижнюю галерею, где разговаривал с Джеймсом Бёрбеджем. В галерее было уже человек двадцать, потому что пайщики никогда не возражали, чтобы народ смотрел репетиции. Там были подружки некоторых актёров, двое дружков и радостная стая девушек из «Дельфина». «Дельфин» — прекрасная таверна, в которой продаются эль, еда и шлюхи. И девушки зарабатывали на несколько пенсов больше, продавая фундук публике перед каждым выступлением, а потом и несколько шиллингов, взбираясь на галереи и продавая себя. Трое из них сейчас хихикали на передней скамейке, и они удостоили меня застенчивым взглядом, когда я уселся сзади над ними. Иеремия, угрюмый старый солдат, охранявший входную дверь, любил девушек и угостил каждую мешочком фундука, трещавшего под их каблуками, в то время как Роберт Паллант рассказывал историю своего кораблекрушения.

История всегда казалась мне маловероятной. Эгеон, купец, был на море вместе со своей женой, двумя сыновьями и слугами-близнецами, когда корабль врезался в скалу и всех их выбросило в бурные волны. Жену, одного сына и слугу понесло в одну сторону, а Эгеона с другим сыном и слугой в другую. Паллану потребовалась вечность, чтобы рассказать эту историю. Я закрыл глаза, и через мгновение чей-то голос произнес: 

— Открой рот.

— Привет, Элис, — сказал я, не открывая глаз.

— Орешек для тебя, — произнесла она. Я открыл рот, и она положила орех мне на язык. — Ты снова девушка? — спросила она.

— Женщина. Настоятельница.

Она просунула свою руку под мою и прижалась ко мне. 

— Не могу представить тебя настоятельницей, — сказала она. Было прохладно, но хотя бы не шёл дождь. — Но ты очаровательно выглядишь в роли девушки, — продолжила она.

— Спасибо, — сказал я как можно более равнодушно.

— Приходи поработать с нами.

— Я бы с радостью, но что будет, если какой-нибудь придурок поднимет мои юбки?

— Просто отдёрни, — сказала она.

— У тебя руки будут связаны за спиной, — крикнул Раст бедному Палланту, — так что не жестикулируй!

— Он снова найдет свою жену? — спросила Элис.

— Я его жена, ага. Он находит меня в конце пьесы.