Безумен род людской

— Поди сюда, мой милый Пак. Ты помнишь,
как я однажды, сидя на мысу,
внимал сирене, плывшей на дельфине
и певшей так пленительно и стройно,
что яростное море присмирело,
и кое-где с орбит сорвались звёзды,
чтоб музыку её послушать?

Как бы мне хотелось, чтобы отец Лоуренс послушал, как Джон Хемингс произносит эти слова, потому что они лились словно музыка русалки, плавной мелодией, и очарованные поэзией зрители притихли. Даже в артистической все молчали и не шевелились, погрузившись в волшебство на сцене.

— Помню, — произнёс Пак.

А потом Оберон приказывает Паку найти алый цветок с колдовским соком, и если капнуть им на веки спящего, тот влюбится в первое попавшееся существо, которое увидит. Месть Оберона упрямой Титании заключалась в том, чтобы выжать сок цветка на её веки, и он точно знал, где её найти.

Есть холм в лесу: там дикий тмин растёт,
Фиалка рядом с буквицей цветёт.
И как он знал, на том холме, где она будет спать, Оберон намажет её веки и...
И первый, на кого она посмотрит,
Проснувшись, — будь то лев, медведь, иль волк,
Иль бык, иль хлопотливая мартышка, —
За ним она душою устремится.

Оберон готовится отомстить, но отвлекается на прибытие Деметрия и Елены из Афин. 

— Я невидимка! — говорит Оберон публике, и, удивительно, никто в зале не поднимает его на смех, никто и не думает, что такого не может быть, зрители молчат, наблюдая за невидимым для Деметрия и Елены Обероном, который подслушивает двух ссорящихся любовников.

— Всё идёт отлично! — прошептал мне Бобби Гаф, его лицо блестело от толчёного жемчуга. 

Он выглядел удивлённым.

Я обнял его.

— У тебя хорошо получается, — сказал я. 

Из всех актёров нас больше всего беспокоил Бобби, мы боялись, что он слишком молод для такой важной роли, но в первой сцене он наделил Титанию властью коварства. Он знал, что не может соперничать с Обероном Томаса Поупа по умению держаться на сцене с достоинством, и поэтому нашёл вкрадчивую, обольстительную манеру. Зрители забыли, что перед ними мальчик. Он был богиней, царицей фей, изящных, красивых, желанных и хитрых.

— Я не люблю тебя! — огрызается Деметрий на Елену, и она напоминает, что когда-то он её любил, но теперь Деметрий любит Гермию и потому уходит из леса, отвергая Елену.

Невидимый Оберон, который всю сцену ссоры молчал, теперь вмешивается и грозит, что накажет Деметрия за его бессердечное поведение. Он воспользуется соком волшебного цветка, чтобы заставить Деметрия полюбить Елену, и поэтому приказывает Паку найти незадачливого кавалера. 

— Но постарайся, чтоб красавец наш её увидел, чуть откроет вежды, — говорит он Паку. — Ищи: на нем афинские одежды. 

И Пак найдёт Деметрия и воспользуется соком волшебного цветка. 

— Не бойся, всё исполнит верный дух. 

Пак с Обероном покинули сцену, а Фил заиграл наверху медленную лирическую мелодию, флейта и нежная лютня. Дети прислуги выбежали на сцену и начали танцевать. Двум ученикам труппы, тоже одетым в фей, предстояло отнести ложе Титании в то место, где цвёл дикий тимьян. Роль ложа играл очень низкий стол с пятидюймовыми ножками, на котором закрепили веточки искусственного боярышника с белыми цветами. Мальчишки чуть не разорвали занавес, зацепившийся за торчащий из стола гвоздь, но Алан Раст тут же выпрыгнул и откинул занавес, а мальчишки, игравшие роли Мотылька и Паутинки, вынесли стол в центр сцены. Там будет спать Титания, но сначала мальчики запели.

— Боже правый, — пробормотал мой брат себе под нос, — всё получилось.

Сильвия подкралась к правому входу и чуть-чуть откинула занавес, чтобы посмотреть на танцующих и поющих мальчиков. 

— Прекрасно! — прошептала она и повернулась, в её глазах отразились свечи. — Прекрасно! — снова прошептала она.

Я стоял сзади, положив руки ей на плечи, и просто смотрел на медленное завершение танца, феи одна за другой покинули сцену, и наконец, Титанию одолела усталость и она опустилась на ложе из фиалок и дикого тимьяна. Музыка смолкла, и она заснула, в тишине было слышно биение сердец. Затем в дальнем конце сцены появился Оберон. Он медленно и тихо крался к спящей царице, и клянусь, мы могли бы услышать в зале даже мышиный писк.

Оберон встал над царицей, и зрители охнули, когда он сжал цветок над глазами Титании и затаили дыхание, стоило ей пошевелиться. Титания заворочалась, застонала во сне, Оберон застыл, но она не проснулась. Зал умолк, совершенно умолк. Когда волшебные капли упали Титании на веки, царь эльфов улыбнулся.