Безумен род людской

Тем временем героиня в белом платье, слишком большом для худосочной актрисы, корчилась в смертельной агонии и пыталась перекричать поющее «пламя». Как и вся остальная труппа, мальчики храбро произносили свои реплики, несмотря на смех в зале, а позже сэр Роберт щедро наградил всех актёров, как мальчиков, так и взрослых. Наша мать смеялась вместе со всеми, хотя Анна, жена моего брата, пришла в ярость, утверждая, что её муж опозорил семью.

Однако в своей новой пьесе, написанной для внучки лорда-камергера, брат превратил убогую пьесу «Дидона и Акербант» в блестящую «Пирам и Фисба». Я примерно помнил легенду о Пираме из уроков латыни в Стратфорде, и знал, что речь идёт о паре обречённых любовников, которым родители запретили пожениться, но они тайно встречались, стоя по обе стороны стены, разделявшей их дома. В стене была трещина, через которую перешептывались разделённые любовники (или, в нашем случае, перекрикивались), с клятвами в вечной любви.

Я должен был сыграть Фисбу, а Уилл Кемп — Пирама, и я этого боялся, потому что Уилл Кемп вечно устраивал пакости. Для простолюдинов во дворе и для народа, приветствовавшего его на улицах, он казался весёлым, беззаботным человеком, щедрым на улыбки и остроты, но в труппе, вдали от поклонников, становился угрюмым и злобным. Играл он хорошо, настолько хорошо, что мой брат специально писал для него реплики, зная, что публика не раз заплатит, чтобы посмотреть, как клоун Уилл Кемп поёт и дурачится. Кемп всегда злился, если труппа исполняла пьесу без комической части, соответствующей его таланту, потому что считал, что зрители пришли посмотреть на него, а не на Ричарда Бёрбеджа. Но он понял, что Ник Основа — настоящая жемчужина, и на этот раз не ворчал и не спорил, а с энтузиазмом бросился играть этого персонажа. Когда мы подошли к финалу пьесы и торговцы из Афин наконец представили герцогу свою интерлюдию «Пирам и Фисба», Кемп больше не мог усидеть на месте. Он встал и начал расхаживать по сцене со страницами в руках.

 О ночи тьма! Ночь, что как мрак черна!

Ночь, что везде, где дня уж больше нет!

О ночь, о ночь! Увы, увы, увы!

Он произнес дурацкую речь в фальшивом героическом тоне, жалуясь, что его возлюбленная Фисба не пришла, но тут она, наконец, явилась. Я встал и засеменил по сцене.

Уилл Кемп, схватил со стула Ричарда Коули, наёмного актера, игравшего Томаса Рыло, и отвёл его в центр сцены.

— Ты — стена, — сказал он ему, выпрямил руку Коули и заставил его растопырить пальцы. — Трещина в стене, — пояснил Кемп и кивнул мне. — Продолжай, Дик.

— Не ты ль, Стена, внимала вопль печали, что от меня отторжен мой Пирам? — смешно запищал я высоким голоском. Я снял шляпу, распустил длинные волосы, покачивал бедрами, ступал крошечными шажками и, поскольку уже выучил слова и руки у меня были свободны, приложил их к груди. — Вишнёвые уста мои лобзали эти камни... — завопил я, наклонившись вперёд, и влажно чмокнул вытянутую руку Коули. Вся труппа засмеялась, только теперь они смеялись не надо мной, а над Фрэнсисом Дудкой, гротескно играющим женщину.

Кемп усилил сцену, придавая каждому жесту выразительности, и корчил рожи, подчеркивая глупость слов. 

— Я вижу голос! — воскликнул он, вытаращив глаза, — дай взгляну я в щёлку, — он зашагал тяжёлыми шагами к стене, наклонился, оттопырив зад, и повернул изумлённое лицо в сторону двора, — увижу ль Фисбы я прекрасный лик? О, Фисба!

Я ахнул от радости, снова скрестил руки, закрутился, принял застенчивый вид и заговорил ещё более высоким голосом. 

— Ты ли к щёлке там приник? Я думаю...

Кемп вытянул губы и просунул их через руку Коули, а затем издал животный, голодный рык.

— Целуй сквозь щель: уста твои так сладки!

Я бросился к «стене», остановился и поцеловал руку. 

— Целую не уста, — простонал я, — дыру в стене!

Все на сцене засмеялись. Уилл Кемп выпрямился.

— Может, вместо уста пещеру? — предложил он моему брату.

— Пещеру?

Кемп сымитировал женский голос, похожий на мой.

— Целую я дыру в стене, — пропищал он, — а не твою «пещеру»!

Опять раздался смех. 

— Так лучше, — согласился мой брат, — но лорда-камергера трудно будет в этом убедить. И его жена не согласится.

— Верно подмечено, Уилл, верно подмечено! — Впервые Уилл Кемп не спорил. — Оставь как есть, — сказал он мне.

Несколько мгновений спустя Уилл Кемп снова задумался о небольшом изменении пьесы. Это была сцена его смерти. Он ошибочно полагал, что Фисба уже мертва, и поэтому снова и снова ударял себя мечом. Его смерть, конечно же, всех рассмешила. Он вонзал меч так часто, так театрально, извиваясь и падая, затем снова поднимался и снова падал. Последние слова Пирам произносил, задыхаясь в смертельных муках.

— Несчастный, умирай... — продекламировал он и остановился, очевидно, потеряв нужные строчки.

Он нахмурился, явно не в силах вспомнить или найти следующее слово. Он хмурился над страницей в поисках слова и молчал, пока, наконец, суфлёр Исайя Хамбл не подсказал ему.

— Там ещё «ай», — Уилл.

— Ай! — взревел Уилл.