Безумен род людской

— Не ты её найдешь, Ричард, это она тебя найдёт!

— Она?

— Скорее всего, — сказала мать. Она пристально посмотрела через кухонное окно на яблоню в нашем саду за домом. — Это девушки охотятся за вероятными мужьями, — сказала она, перестав смеяться. — Взгляни на Уилла и Энн!

— Уилла и...

— Да поможет им Бог, — прервала она меня, сожалея о своих словах, и начала раскатывать тесто.

— А ты охотилась за отцом? — спросил я.

— Ох, охотилась, ещё как! Твой отец был красивым юношей. Очень красивым. Тогда у него было много волос на затылке! — Она опять рассмеялась. — Я столкнулась с ним на выходе из церкви и сделала вид, что это случайность, хотя это неправда, чтобы он меня заметил. Так и оказалось!

Так это Сильвия меня нашла? Я не видел в этом ничего постыдного, я хотел, чтобы так оно и было. Отчаянно хотел. И почему я вдруг задумался о браке? Я почти не знал её, но она была мне нужна. Прежде я никогда не задумывался о браке, это казалось чем-то далёким, что могло случиться с человеком, которым я ещё не стал, с человеком, которого я не знал. Брат женился молодым, и его опыт не вдохновлял, но вдруг, стоя в снегу и прислушиваясь к собакам, пока я медленно приближался к их сараю, я почувствовал себя взрослым.

Я слишком долго оставался в труппе в роли мальчика. Я хороший актёр, я знал это, но таких ролей, как Астинь, у меня было совсем мало. Теперь младшие мальчики играли персонажей, которых когда-то играл я, а я застрял — ни мальчик, ни мужчина, слишком поздно подстригся и отпустил бородку. И я решил, что оказался во дворе Мусорщика, именно поэтому: чтобы заставить брата относиться ко мне как к мужчине. Я стану Ромео.

Я услышал голоса. Злые голоса. Выделялся женский, и я вспомнил, что у Сэма Соломенное брюхо есть жена Мэрион, к которой он относится как к своим животным. Она была серым существом с жидкими волосами и запавшими щеками, но умела противостоять своему угрюмому мужу.

— Я накормила его, сэр! — с обидой произнесла она.

— Ты накормила его помоями, — напирал кто-то, и я узнал голос Кристофера де Валля, человека графа Лечлейда, самозванного англичанина и полного придурка. — Ты накормила его той же дрянью, что кормишь своих животных, — резко продолжил он, — а теперь накорми как следует, женщина.

Голоса затихли, и я больше ничего не слышал. Я стоял у двери в короткий проход, связывающий собачий сарай с кладовой и с логовом Вашингтона. Дом располагался за клеткой с медведем. В доме находилось по крайней мере трое: Сэм, его неряшливая жена и де Валль, но я подозревал, что есть и четвёртый. Желательно, чтобы те трое, чьи голоса я узнал, ушли, но что потом? Я не придумал. Когда мы ставим пьесу, то репетируем передвижения на сцене. Актёры двигаются по сцене, а зрители, вероятно, не уделяют этим передвижениям внимания, настолько они выглядят естественными, но, по правде говоря, они постановочные и отрепетированные. И только теперь я понял, что вообще ничего не обдумал. Я посчитал, что достаточно забраться во двор Мусорщика, а потом воспользоваться возможностью. Я стоял, дрожа от холода, и меня терзали сомнения, как я сумею одолеть трёх, а возможно, и четырёх человек.

«Заберись внутрь сарая», — сказал я себе. Внутри можно спрятаться. В заснеженной яме со скамейками спрятаться негде, а кроме того, как только де Валль уйдёт, собак выпустят.

Я нажал на задвижку, она щелкнула, и тяжелый деревянный рычаг внутри поднялся. Я затаился и прислушался, но ничего не услышал. Я открыл дверь, вздрагивая от скрежета петель и с колотящимся как пойманная птица сердцем шагнул внутрь и закрыл дверь, в нос мне ударил запах собачьего дерьма и гниющих туш.

Собаки увидели меня и тут же снова завыли. В клетке их было множество, и все рычали и пускали слюни, лаяли и выли, царапая лапами железные прутья. Это были огромные собаки с похожими на тиски челюстями, с желтыми глазами и грязными зубами, злые и голодные. Они бросались на решетку, пока я шел к кладовой, а потом потеряли меня из вида. В кладовой воняло. Именно там Сэм хранил пищу для животных. На крючьях висели мертвые кошки, две мёртвые собаки, какие-то вонючие обрезки от неизвестных животных, массивный окровавленный топор лежал на деревянном столе, а в дальнем конце кладовой − небольшая комнатка с уборной, устроенной так, что всё сливалось прямо в реку Флит. Я бросился внутрь и успел закрыть дверь до того, как Сэм ворвался в кладовую и начал орать на собак, чтобы те замолчали.

Запах из уборной свалил бы с ног и ломовую лошадь. Я задержал дыхание насколько смог, в ожидании, пока собаки не успокоятся, и наблюдал за Сэмом Соломенное брюхо через щель в деревянной двери. Он был похож на горбатого гнома, злобного, как и его мастифы. У него была заячья губа, которую не могли скрыть жалкие усы. Он ударил тяжелой дубиной по прутьям клетки, а когда мастифы успокоились, вернулся в свой дом за логовом Вашингтона.

Я подождал, пока дверь не закрылась, и последовал за ним.