Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

И в этот момент он начал петь! И песню он выбрал далеко не простую.

Конечно, женщина не понимала слов. Но и она, и вся толпа замерла в молчаливом изумлении, когда Бубба во все горло запел «Hound Dog», классику рок-н-ролла 50-х от Элвиса:

Эй, псинка-вислоушка,
Тебе бы лишь скулить,
Эй, псинка-вислоушка,
Тебе бы лишь скулить,
Хоть раз крольчонка бы словила —
И нет, нам не дружить!

К тому времени как он затянул следующий куплет, женщина развернулась и, полыхая злобой, заковыляла прочь, распихивая уже смеющуюся толпу сомалийцев. Глядя ей вслед, Бубба еще громче пропел последние строки:

Сказали, ты из лучших,
Как можно так дурить?
Сказали, ты из лучших,
Как можно так дурить?
Хоть раз крольчонка бы словила —
И нет, нам не дружить!

Всем явно стало легче. Иные из наших охранников-сомалийцев подходили к Буббе, похлопывали его по спине, благодарили и дивились: «Мы и не знали, что ты певец».

«О да, – отвечал им Бубба с ухмылкой. – Я известный певец. У меня дома, в Америке, меня зовут „Элвис“» (Когда Бубба наконец добрался до Америки, он купил диск «Лучшие хиты Элвиса», прилепил свою фотографию на обложку и отправил в подарок нашим сомалийским сотрудникам в Могадишо. Где-то сомалийцы верят и по сей день, что Элвис, живее всех живых, в 90-х работал в гуманитарной миссии в Могадишо).

Когда наконец пришло время обдумать, что произошло за те скоротечные мгновения, я понял, что стал свидетелем одного из самых впечатляющих проявлений христианской любви за всю мою жизнь. Добрый, мягкий, богоугодный пример смирения и человечности вмиг разрядил ситуацию столь взрывоопасную, что та могла за секунды превратиться в гибельную. А Бубба просто последовал, казалось бы, неразумному наставлению Иисуса: «Возлюби врага своего». Он встретил ярость и злобу простой улыбкой и самым неожиданным гимном – и именно так Бог обратил неминуемый кризис в священный миг свидетельства об истине, подобный тем, какие являл Христос. В тот раз я получил хороший урок диалога культур. То, что я поначалу ошибочно принял за наивность, позже стало в моих глазах не меньше чем христианской любовью.

* * *

Уже двадцать лет этот случай – мое ярчайшее воспоминание о Буббе. Думаю, меня пленили юмор и хороший исход. Когда я думаю о Буббе, я вспоминаю именно тот день. Но пока я работал над книгой, в памяти всплыло иное видение. Удивляюсь, как я мог о нем забыть: оно вернулось в мгновение ока.

То был другой день в том же самом центре. Несколько тысяч голодающих сомалийцев стояли в очереди под палящим тропическим солнцем. Безопасность обеспечивал другой отряд американских военных.

В хвосте очереди показался сомалийский мальчишка лет двенадцати. Некоторые потеснились и молча смотрели, как он проходит мимо. Паренек приближался, и я понял, что он идет с оружием в руках.

Американский солдат увидел опасность в тот же миг и выкрикнул: «Эй, малой, брось!»

Тот не обратил внимания на команду: он шел как шел. Солдат повторил еще раз, потом еще; иные щелкнули затворами. Мальчонка все шел, держа палец на курке древнего АК-47. Автомат он держал крепко, хотя целил все еще вниз.

Очередь застыла. Мальчик поднял оружие, несколько солдат крикнули: «Бросай!» – но он не бросил, и один выстрелил ему в грудь, убив на месте.

Ребенок упал под ноги к Буббе.

Служба охраны, обученная реагировать на такое развитие событий, стояла на месте и осматривалась: выискивала вооруженных людей. Никто из сомалийцев не шагнул к мальчику. Все, от начала до конца, заняло полминуты.

А Бубба не мог отвести глаз от безжизненного тельца – и вдруг заплакал.

Его окружили сомалийцы. Но они не смотрели на мальчика и не оплакивали его смерть. Они отчитывали Буббу за слезы.

«Хорош рыдать!»

«Этот мальчик был дурак. Хотел убить, надо было издали!»

«Он глупый, вот и умер».

«Он заслужил свою гибель».

«Не позорься сам, и нас не позорь! Плачешь как баба! Мужчины от такого не ревут!»

Они требовали от Буббы вернуться и раздавать зерно и ясно дали понять, что «устали ждать и терять время из-за этого глупого мертвого мальца».

Двадцать лет я загонял вглубь леденящий ужас того воспоминания. Как-то так вышло, что я решил помнить о том, как Бубба распевал классику Элвиса перед старухой-сомалийкой – помните, «одно из самых впечатляющих проявлений христианской любви». Так ведь я говорил?

Сейчас я вижу и другое. Я много лет не мог этого осознать, не мог с этим столкнуться. Но теперь перед моим мысленным взором встает евангельский рассказ о плаче Иисуса об Иерусалиме – и я вижу двоих, кто скорбел в Могадишо в тот день.

И понимаю: не только Бубба плакал о том мальчике. О нем плакал и Иисус.

* * *

В те первые месяцы операции «Возрождение надежды» мы ни за что не сумели бы так разрастись, если бы в штат наших постоянных работников не влился приток добровольцев, нанимавшихся на короткий срок.