Безумие на двоих

Такие упоительные, открывающие все запечатанные библейскими печатями запреты в моей душе − в любой другой момент нашего безупречного соития, в  любой другой момент нашей незапятнанной любви, но в момент, когда я не отождествляю их с фразами  из подслушанного телефонного разговора. Больше всего желая, чтобы его никогда не было, больше всего жалея о невольном своем причастии к нему.

Я замираю… Недовольно и прискорбно останавливаю всякие движения своего тела, всякие позывы души, призывая свой мозг включиться и перестать желать её хотя бы в эту минуту, но я не в силах сделать что-либо. Помимо прочих бесполезных мыслей о невозможности сейчас закончить наше смешение взрывной кульминацией, я превращаюсь в размягченный пластилин при всём не спадающем напряжении моего тела, каждой его частички. Мира сиюминутно улавливает перемену во мне, её реакция очевидна, она убыстряет свой сумасшедший галоп, она захватнически сцепляет наши пальцы, не оставляя мне путей к отступлению, помимо моей воли она шепчет и кричит, перемежая нагрузку на голосовые связки. Я слышу даже её короткие отрывистые вздохи, настолько глубоко я погружён в неё, во всех смыслах − до самой её сути.

Мира говорит мне: «Влад…»

Мира шепчет: «Люблю…тебя»

Мира кричит: «Ааах» и «Прости»

И неожиданно стихает, всё заканчивается, слишком быстро, чтобы я смог вернуться в лань её покойного тела и отречься от своих подозрений и слишком поздно, чтобы простить меня по-настоящему, за всё.

Она остаётся лежать на мне, словно не дышащая вовсе, поникшая сама и приникшая к впадинке на моём плече, мерно выпускающая выдохи, никак не составляющие полноценное дыхание, на мою потную кожу. Я неосознанно глажу её по голове, путаю её и так непослушные пряди и жду. Чего? Не знаю, просто чувствую, что она нарушит наше молчание на двоих первой.

И она делает это.

− Ты не был со мной сейчас, мы не были вместе, как раньше, Влад, как всегда были до этого, −  сестра ненадолго замолкает, всего на пару секунд, чтобы отпустить ещё пару пузырьков углекислоты из своих всё ещё горящих после испытанного оргазма лёгких. − Ты напугал меня. Меня напугала твоя отчуждённость.

− Ничего не было, − выговариваю, сам не понимая: подтверждаю её слова, или отрицаю.

Но Мира говорит:

− Хорошо, − и теснее прижимается ко мне всем телом.

Я неохотно (успокаиваю себя этим), но по-прежнему возбуждён, даже ещё сильнее, моё физическое состояние доставляет мне массу неудобств, в области паха жгучий дискомфорт, Она рядом. И Мира продолжает пытать меня, она говорит:

− Ты не смог освободиться из плена вместе со мной, − голос её мягок, как ласкающий шёлк простыней, она задумчиво обводит указательным пальцем контуры моих сосков, − Ты ведь по-прежнему там, где я оставила тебя? Всё ещё ждёшь? Меня? − монолог этот похож на исповедь безумной, жаль, что веки её ревностно охраняют тишину  искрящихся глаз.

Я молча внимаю её словам, полностью вовлечённый в вакханалию звука её голоса, она отвлекает меня от всего на свете, даже от того, чего я силюсь и не могу вспомнить, кажется, я должен чувствовать обиду и злость на неё, хотя бы немного сердиться, но за что − для меня расплывается в густом тумане её завлекающего бреда. Она искусно оплетает меня паутиной слов, убаюкивающе поглаживая мои обнажённые плечи. Она на самом деле хочет, чтобы мы просто заснули вместе, чтобы подкравшееся утро не могло проследить заканчивающуюся разделительную черту между нами и солнце лишь тёплое на зимнем рассвете приняло нас за одно существо, то самое, в которое мы не смогли обратиться этой ночью.

Но я не могу так.

Я опрокидываю её на кровать подобно зверю, слишком долго выжидавшему свою бедную невинную жертву. Удерживаю сначала её хрупкие плечи двумя руками, а затем спускаюсь к запястьям, не по эротическому сценарию, но по собственной прихоти пригвождая их по обеим сторонам от её распростёртого тела, такого же, хрупкого, как и маленькие плечи, как и неестественно тонкие для взрослого человека запястья.

Я знаю, знаю, что гипертрофирую свою нежность к сестре, знаю, что атрофирую разум начисто, не оставляя краеугольных осколков совести, но такова моя любовь, даже сейчас, когда я непривычно груб с Мирой и задумываюсь лишь о собственном удовольствии, которое по какой-то причине, чудодейственно забытой в эти секунды, осталось неудовлетворённым.

Мира смотрит на меня широко раскрытыми глазами, не прячется под плёночками век, не обмахивается веером ресниц, смотрит прямо: искренне и неудивлённо. Её взгляд будоражит мою кровь, которая, кажется, и так мчится со второй космической скоростью по проводам вздувающихся из-под кожи вен. И я вторгаюсь в неё: она не сопротивляется. Я чувствую подсознательно и вовне, что всё в порядке, но по-другому, не так по-другому, как в первый раз несколькими минутами, несколькими рывками в неё ранее, просто иначе.Уже не держу её, сцепляю наши пальцы в замок и ухожу глубже в неё, на самое дно вместе с ней…